Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт (2006)

– Narr! – завизжала женщина, отвернувшись от него и поднимаясь по ступенькам. – Schweine hund! [126] – прокричала она, открывая дверь и с шумом захлопывая ее за собой. Молодой человек обвел взглядом глазеющих из окон зрителей и пожал плечами. Раздались жидкие аплодисменты, он театрально раскланялся. Конверс решил: попытка – не пытка – и подошел к нему.

– Вы очень хорошо говорите по-английски, – сказал он.

– А потшему нет? – ответил немец. – Они пять лет целыми мешками отправляли продукты, чтобы выучить меня. Я должен ехать к ее брату в Америку. Я говорю: “Нет”. Они говорят: “Да”. Я ненавижу Америку!

– Мне горько это слышать. Я – американец, и мне нравятся немцы. Где вы там были?

– В Йорктауне.

– В штате Вирджиния?

– Nein! В городе Нью-Йорке.

– Ах, вы имеете в виду район Йорктаун.

– Ja. У моего дяди две мясные лавки в Нью-Йорке, в том, который называют Йорктаун. Дерьмо, как это вы говорите в Америке!

– Сочувствую. А почему?

– Schwarzen und Juden! [127] Если вы говорите так, как я, черные обкрадывают вас, угрожая ножами, а евреи – с помощью своих кассовых аппаратов. “Ужасный” называли они меня, или “наци”. Я сказал еврею – так хорошо, вежливо сказал, что он обсчитал меня, а он велел мне убираться из его лавки, заявил, что вызовет полицию! И еще назвал меня дерьмом!… Вы носите приличный немецкий костюм, вы тратите у них свои честные немецкие деньги, а они говорят вам такое. Вы нанимаетесь посыльным, чтобы узнать что-нибудь полезное, а они выпроваживают вас пинком в зад! А при чем тут я? Моего отца призвали в “Фольксштурм” в четырнадцать лет. Дерьмо!

– И еще раз – я весьма сожалею. Поверьте, это истинная правда. Не в нашем духе – винить детей.

– Дерьмо.

– Может быть, я могу немного сгладить впечатление, которое у вас сложилось. У меня неприятности – видимо, я глупый американец. Но я заплачу вам сотню американских долларов…

Молодой человек с превеликим удовольствием снял для него комнату в ночлежке. Она была ничем не лучше той, что досталась ему в Везеле, только вода здесь была горячее, а туалет ближе к двери.

Но сегодня все должно быть иначе, думал Джоэл, поглядывая через улицу на потерпевшую от времени гостиницу, – хотя, похоже, лучших дней она и не знала. Сегодняшней ночью он должен перебраться в Голландию, где его ждут Корт Торбеке и самолет в Вашингтон. Человек, с которым ему удалось договориться, – торговый моряк, – был постарше его прежних помощников. В Эммерих его привел сыновний долг. Нанеся обязательный визит и получив обычную порцию упреков со стороны отца с матерью, он вернулся в привычное и любимое окружение – в бар на речной набережной.

И снова, как это уже было в Везеле, песня с ее лирическим напевом обратила внимание Джоэла на молодого моряка с гитарой в руках, стоящего у стойки. Это не был гимн университетской футбольной команды, но моряк пел по-английски, хотя и с немецким акцентом, и мелодия представляла собой странную смесь рока и печальной серенады:

Когда в конце концов ты упадешь, браток,

И в твердь земную ткнется твой сапог,

Неужто вспомнишь все шторма и мели,

Узнаешь ли, куда попал, что видишь пред собой,

Поймешь ли ты, кем стал на самом деле?

Слушатели были захвачены грустной мелодией. Моряк закончил пение, и раздались уважительные аплодисменты, за которыми последовали оживленные разговоры и звон пивных кружек. Через несколько минут Конверс уже стоял рядом с этим морским трубадуром, гитара которого висела у него на плече, словно оружие. Интересно, подумал Джоэл, действительно ли моряк знает английский, или он просто заучил слова своей песни. Через минуту он это выяснит. Моряк рассмеялся какой-то шутке своих товарищей, а когда он отсмеялся, Конверс сказал:

– Я хотел бы купить вам выпивку, потому что вы напомнили мне о доме. Очень милая песня.