Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт (2006)

“Генрих Ляйфхельм поселил любовницу и своего сына в небольшом городке Эйхштадте в пятидесяти милях к северу от Мюнхена, время от времени навещая их и обеспечивая приличное, хотя и не слишком роскошное существование. Доктор, очевидно, буквально разрывался между необходимостью поддерживать довольно солидную практику в Мюнхене, что требовало от него безупречности поведения, и нежеланием бросить на произвол судьбы опозоренную мать с ребенком. По свидетельству близких знакомых Эриха Штёсселя-Ляйфхельма, ранние годы наложили отпечаток на всю его дальнейшую судьбу. Слишком маленький, чтобы осознать значение Первой мировой войны, он все же заметил, что уровень жизни у них резко упал, когда из-за военных налогов Ляйфхельм-старший был вынужден сократить им свою помощь. Уже тогда редкие визиты отца приоткрыли завесу над тайной его рождения. Ему стало ясно, что он не пользуется равными правами с двумя своими сводными братьями и сестрой и что вход в отчий дом ему навсегда закрыт. Будучи незаконнорожденным, чье происхождение не подтверждалось документами лицемерного бюрократического аппарата и не получило благословения столь же лицемерной Церкви, он чувствовал себя обойденным тем, что принадлежало ему по праву, а это поселило в нем глубокое чувство обиды, зависти и непреходящую злость на существующие социальные порядки. По его собственному признанию, его первым сознательным стремлением было желание получить как можно больше – и признания, и материальных благ, – полагаясь только на свои силы и стремясь уничтожить существующее статус-кво, которое пыталось унизить его. К пятнадцати – шестнадцати годам Штёссель-Ляйфхельм полностью отдался этому чувству ненависти”.

Конверс прервал чтение, внезапно осознав, что по другую сторону полупустого кафе сидит в одиночестве женщина, время от времени поглядывая на него. Взгляды их встретились, и она отвернулась, опустив руку на низкую белую ограду кафе, и принялась рассматривать редеющую ночную толпу в зале аэропорта, как бы в ожидании кого-то.

Джоэл лихорадочно пытался определить, что крылось за этими бросаемыми в его сторону взглядами. Знает ли она его или это оценивающий взгляд хорошо одетой проститутки, подстерегающей одинокого бизнесмена, оказавшегося вдали от дома? Ночные аэропорты зачастую становятся охотничьими угодьями для женщин этой профессии. Женщина медленно повернула голову в его сторону, и на этот раз чувствовалось, что ей неприятно его внимание. Потом, как бы спохватившись, она поглядела на часы, поправила широкополую шляпу и раскрыла сумочку. Положив на столик бумажную купюру, она быстро зашагала к выходу, направляясь к арке, ведущей в зал выдачи багажа. Конверс, посмеиваясь над собой, проводил ее взглядом: с его атташе-кейсом и оправленным в кожу досье он наверняка показался ей одним из работников аэропорта. Какой же это клиент для проститутки?

Я уже пугаюсь собственной тени, подумал он, следя за стройной фигурой, приближающейся к арке. Вот и в самолете, в котором он летел из Парижа, внимание его привлек человек, сидевший на несколько рядов впереди него. Дважды мужчина этот срывался с места и отправлялся в туалет, и каждый раз на обратном пути он пристально всматривался в Джоэла, как бы изучая его. Взгляды эти тут же вызвали приток адреналина. Неужто его засекли в аэропорту де Голля? Может быть, это человек Жака Луи Бертольдье?… Как человек в переулке… Стоп! Не думать об этом! – приказал он себе, соскабливая крохотное овальное пятнышко засохшей крови с манжеты.

“Всегда узнаю старого доброго янки! Никогда не ошибаюсь. – Так приветствовал его этот человек, когда оба они оказались рядом в очереди за багажом. – Правда, однажды я все-таки дал промашку. Подвел меня один стервец в рейсе на Женеву. Уселся прямо рядом со мной. Со стюардессой говорил по-английски, вот я и принял его за одного из этих набитых деньгами кубинцев из Флориды – вы понимаете, кого имею в виду? И что вы думаете: паршивый итальяшка в костюме-тройке – вот кем он оказался!”