Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт (2006)

Деньги нужно было добыть во что бы то ни стало, а это означало, что их следовало украсть. Подробно расспросив отца о расположении комнат в доме, который тому пришлось так драматически покинуть, Штёссель-Ляйфхельм узнал все необходимое. Несколькими неделями позже он в три часа ночи пробрался в дом на Луизенштрассе и вынес оттуда столовое серебро, хрусталь, картины, золото и все содержимое домашнего сейфа. Найти скупщиков краденого в Мюнхене начала тридцатых годов не было проблемой, и, когда добыча сменила владельцев, папаша с сыном получили сумму, равную в пересчете примерно восьми тысячам американских долларов – целое состояние по масштабам тех лет.

Преображение продолжалось: одежда была заказана на Максимилиенштрассе, лучшая обувь – на Одеонплатц. Были внесены также и некоторые чисто косметические поправки. Растрепанная шевелюра доктора была приведена в порядок, а волосам придан чисто нордический светлый оттенок, бороду сбрили начисто, а на верхней губе оставили маленькие, тщательно подстриженные усики. Преображение было полным, теперь оставалось только вынести на суд света полученный результат.

В ходе длительного реабилитационного периода Штёссель-Ляйфхельм по вечерам читал отцу все попадавшие ему в руки брошюры, статьи и прочие пропагандистские материалы, издаваемые штаб-квартирой национал-социалистов, в которых тогда не было недостатка. Это были обычные подстрекательские памфлеты: так называемые биологические теории, доказывающие генетическое превосходство арийцев, расистские измышления о неполноценности низших народов – вся эта нацистская чепуха плюс отрывки из гитлеровской “Майн кампф”. Сын читал все это отцу до тех пор, пока старый доктор не научился цитировать наизусть наиболее выигрышные пассажи национал-социалистических творений. Кроме того, семнадцатилетний сынок не переставал твердить отцу, что для него открывается единственная возможность вернуть себе утраченное, а заодно рассчитаться за все эти годы унижения.

И вот наступил день, когда, как выяснил Штёссель-Ляйфхельм, два высокопоставленных нациста – Йозеф Геббельс и Рудольф Гесс – должны были посетить Мюнхен. Сын препроводил отца в штаб-квартиру, где модно одетый, импозантный, явно богатый доктор вполне арийской внешности попросил приезжих об аудиенции по весьма срочному и конфиденциальному делу. Просьба была удовлетворена, и, согласно сохранившимся архивным данным, он обратился к Гессу и Геббельсу со следующими словами: “Господа, я являюсь врачом безупречной репутации, в прошлом – главный хирург Карлсторской больницы с многолетней и процветающей практикой здесь, в Мюнхене. Но все это в прошлом. Я был разорен и погублен евреями, которые лишили меня всего. Но я вернулся, я в отличном состоянии духа, и я полностью к вашим услугам”.

Самолет “Люфтганзы” стал заходить на посадку. Гамбург. Джоэл перевернул страничку и склонился над атташе-кейсом. Рядом с ним актер Калеб Даулинг потянулся, не выпуская из рук сценария, и сунул его в стоящую на полу дорожную сумку.

– Если что и превосходит по глупости этот сценарий, – сказал он, – то разве что размер гонорара, который они собираются уплатить мне за съемки в нем.

– Съемки у вас завтра? – спросил Конверс.

– Сегодня, – поправил его Даулинг, поглядывая на часы. – Должен быть на съемочной площадке в половине шестого утра – это где-то на берегу Рейна или в столь же романтическом месте. Было бы куда лучше вместо этой ерунды сделать фильм “Поездка по живописным местам”. Места здесь самые красивые.

– А до этого вы были в Копенгагене?

– Был.

– Похоже, выспаться вам не удастся.

– Где уж…

– Сочувствую.

Актер посмотрел на Джоэла и улыбнулся, отчего еще более резко обозначились морщинки у глаз.

– В Копенгагене у меня жена, вот я и урвал от съемок два дня. Это последний рейс, на который мне удалось попасть.