Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт (2006)

“Не стоит перечислять подвиги Эриха Ляйфхельма в годы войны. Достаточно сказать, что он имел блестящую репутацию и принадлежал к числу тех немногих высших офицеров, выходцев из партийных рядов, которые были приняты старыми кадровыми генералами. Такие люди, как Рундштедт и фон Фалькенхаузен, Роммель и фон Тресков периодически просили Берлин направить в их распоряжение Ляйфхельма. Безусловно он был великолепным стратегом и весьма способным офицером, но здесь важно и нечто иное. Эти генералы – аристократы представители правящего класса предвоенной Германии, – как правило, терпеть не могли национал-социалистов, считая их хамами, наглыми и хвастливыми дилетантами. Нетрудно представить себе, что Ляйфхельм воспринимался этим избранным кругом несколько иначе. Он был сыном блестящего мюнхенского хирурга, который оставил ему в наследство весьма солидные капиталы и недвижимость. Насколько прочно ему удалось влиться в военную элиту, можно судить по приведенной ниже выдержке из интервью генерала Рольфа Винтера, командующего Саарским военным округом:

“После обеда мы часто засиживались за чашкой кофе и вели безрадостные разговоры. Всем было ясно, что война проиграна. Бессмысленные приказы из Берлина, большинство которых мы не собирались выполнять, могли гарантировать только всеобщее истребление не только военных, но и гражданского населения. Это было безумие, апокалипсис. И часто в заключение этих бесед молодой Ляйфхельм говорил что-нибудь вроде:

“Может, эти дураки послушают меня. Они считают меня своим – такая репутация закрепилась за мной еще с ранних мюнхенских дней…” А мы думали, что, может быть, ему и в самом деле удастся внести хоть какую-то логику в происходящее. Он хороший офицер, пользуется уважением, к тому же – сын известного доктора, о чем он постоянно напоминал нам. В конце концов, в начале тридцатых у многих молодых людей голова шла кругом: выкрики “Зиг хайль!”, фанатичные толпы, знамена, барабаны, факельные шествия – все это было так мелодраматично, так по-вагнеровски. Но Ляйфхельм был другим: он не был одним из этих бандитов; патриотом – да, но не бандитом. И мы пересылали через него послания верным друзьям в Берлине, послания, которые, попади они не в те руки, непременно завершились бы для нас смертной казнью. Нам говорили, что, несмотря на самые энергичные попытки, он так и не сумел пробиться к сознанию людей, живших в постоянном страхе. Он всегда сохранял присутствие духа и лояльность. По словам одного из его адъютантов (заметьте – сам он об этом молчал), однажды его остановил на улице полковник СС и потребовал ознакомить с хранящимися в портфеле бумагами. Он ответил отказом, а когда тот пригрозил арестом, застрелил его, чтобы не выдать нас. Это был весьма рискованный поступок, и только ночной воздушный налет спас его тогда”.

Можно не сомневаться, зачем понадобилось Ляйфхельму вести себя именно так, ясно и то, что упомянутые послания никогда не попадали к адресатам, не было и эсэсовского полковника, застреленного во время налета авиации. Эти донесения из Саара были столь опасны по своему содержанию, что кто-нибудь наверняка запомнил бы их, однако таких людей не нашлось. И опять-таки Ляйфхельм наилучшим образом обратил себе на пользу эти новые связи. Война была проиграна, и нацизму предстояла роль главного пугала двадцатого столетия. Иная роль отводилась германскому генералитету. На этом он и строил свои планы. Отрекаясь от старых “заблуждений”, он сумел присоединиться к “прусачеству” и настолько преуспел в этом, что ходили даже слухи, будто он был причастен к заговору против Адольфа Гитлера в Вольфшанце.