Незнакомцы на мосту - Джеймс Донован (1964)

– Возможно, если бы речь шла о рядовом случае, – возразил я. – Но в суде над Абелем, как в Нюрнберге, на кон поставлен наш престиж на международной арене. Мы хотим, чтобы все страны мира признали, что нигде не существует более справедливой системы правосудия, чем в Америке. Все проводимые нами процедуры должны выглядеть обоснованными в глазах, например, каждого рядового европейца.

В принципе мы пришли к соглашению, но мне дали ясно понять, что они покажут заранее только то, что обязывает предъявить федеральное положение о процедурах криминальных судебных разбирательств, но ничего сверх того.

Затем Томпкинс заявил:

– Мне это дело представляется крайне простым. Мы проведем процесс в открытой и прямой манере. В нем не будут фигурировать никакие незаконные магнитофонные записи или другие доказательства, полученные нелегально. Прокуратура не видит необходимости в том, чтобы прибегать к приемам, вынуждавшим Верховный суд в прошлом отказываться утверждать обвинительные приговоры по делам о шпионаже.

Когда же я прямо задал вопрос, будет ли правительство настаивать на смертном приговоре, он ответил, что на данный момент официальная точка зрения исчерпывается желанием просто изложить имеющиеся факты в зале суда, не давая никаких рекомендаций по поводу приговора.

– Лично я, – продолжал Томпкинс, – не думаю, что правительство потребует смертного приговора, но ситуация может очень быстро измениться.

Наше совещание прошло в приятной обстановке и, как мне показалось, получилось выгодным для обеих сторон. По важнейшим вопросам мы неуклонно приходили к принципиальному согласию. К обоим собеседникам я отнесся с симпатией и уважением.

Вернувшись к себе в контору, я обнаружил огромное количество поступившей на мое имя почты. Было принято также множество телефонных звонков, большинство которых стали позитивными комментариями к моему решению принять назначение. Письма тоже оказались главным образом в мою поддержку. Их прислали друзья и коллеги-юристы из разных концов Соединенных Штатов, а некоторые поступили даже из Европы. В них высказывалось ободрение, понимание вставших передо мной трудностей, а в одно из них – от друга, приверженца англиканской церкви – даже был вложен текст краткой молитвы.

Сразу несколько писем содержали примерно такие замечания: «Даже не знаю, поздравлять тебя или выразить соболезнования». Приятель-адвокат из Бриджпорта в Коннектикуте писал: «Я желаю тебе проиграть этот процесс, но даже поражением прославить свое имя». Чудесным образом укреплявшее веру в свои силы письмо прислал полковник Роберт Сторей, бывший президент Ассоциации американских адвокатов, вместе с которым я участвовал в Нюрнбергском процессе. Очень многие отмечали: «Именно защита изгоев общества превращает нашу профессию в истинное призвание».

Близкий друг, который неизменно восхищал меня своим патриотизмом и отвагой (Рэй Мэрфи – бывший командор «Американского легиона»), писал из Калифорнии: «Вот превосходная возможность продемонстрировать американское правосудие во всем его блеске мировому сообществу и русским хозяевам самого Абеля. И пусть подобная демонстрация не повлияет на политику Кремля, она должна произвести неизгладимое впечатление на весь остальной мир».

Тем вечером мне довелось присутствовать на старомодных ирландских поминках в Бей-Ридже, одном из самых комфортабельных жилых кварталов Бруклина. Друг семьи моей жены умер, и прощание с ним проходило в известной бруклинской похоронной фирме «Клавин». Отдавая усопшему дань последнего уважения, я не без удовлетворения отметил, что присутствовавшие, многих из которых я давненько не видел, относятся ко мне по-дружески. А ведь там были представлены выходцы из самых различных кругов общины ирландских католиков Бруклина. Вот почему по дороге на поминки я задавался вопросом, как будет ими воспринято появление адвоката русского полковника.

Стараясь проявить вежливость, пожилая женщина заметила: