Западня - Понсон дю Террайль (1871)

– Это выражение восхищения…

– …мне неприятно? – закончил за него Андюс. – Вы это хотели спросить?

– Да.

– Нет, господин де Сентак, я не могу сказать, что оно мне неприятно. Я лишь осмелюсь напомнить, что мы собрались здесь ради принятия решения по важному делу! Но все те полтора часа, что вы находитесь у меня на борту, из ваших уст только и срываются эти восклицания, нисколько не относящиеся к цели нашей встречи.

Сентак, поскольку это был действительно он, смерил главаря бандитов надменным взглядом.

– Да, и прошу вас, не надо так важничать, здесь мы с вами разговариваем на равных. Вам нужно довести до успешного завершения некое трудное дело, но самолично вы им заниматься не желаете, так?

– И что дальше?

– У вас есть «нерв войны»[8], как говорил Фигаро, а нас вы считаете достаточно низкими и беспринципными для того, чтобы не остановиться перед…

Андюс сделал паузу.

– …перед преступлением, – резко, но приятным голосом довел его мысль до конца третий персонаж, до этого не раскрывший и рта.

Этот собеседник, по счету последний, был молодым человеком с очень располагающим лицом и белокурой, тщательно ухоженной бородой.

Насколько можно было судить, он был хорошо сложен, высокого роста, а одежда его отличалась некоторой изысканностью. В глазах полыхал живой блеск и читалась решимость.

Но всю эту благообразную наружность нарушала одна вещь: рот. Он был безобразен. Одна лишь улыбка могла придать ему немного очарования, поэтому молодой человек тщательно прикрывал его длинными, белокурыми, аккуратно подстриженными усами и почти постоянно смеялся.

– Семилан прав, – вновь взял слово Андюс, – почему бы не назвать вещи своими именами.

Сентак ничего не ответил.

– Таким образом, – продолжал предводитель разбойников, вы – мозг, мы – руки, и если вам кто-нибудь мешает, мы его устраним.

Сентак и на этот раз не произнес ни звука.

– В чем дело, господин Франт, – воскликнул Андюс, явно раздосадованный этим молчанием, – соблаговолите вы наконец ответить?

При слове «Франт», прозвучавшем в устах разбойника оскорблением, Сентак вскочил на ноги.

– Я не позволю вам со мной так разговаривать! – закричал он.

– В самом деле? – воскликнул бандит, разразившись хохотом.

– Нет, – гнул свое Сентак, притопывая ногой, – не позволю, негодяй. Я вам плачу, причем плачу щедро. На мой взгляд, этого вполне достаточно. И уверяю вас, это еще не повод для того, чтобы считать нас с вами ровней.

Услышав, что де Сентак заговорил в таком тоне, молодой человек, которого повелитель Монкрабо назвал Семиланом, встал. Что касается мэтра Андюса, то он по вполне понятным причинам не смог последовать их примеру.

– Не сердитесь, сударь, – спокойным голосом и с неизменной улыбкой на устах произнес Семилан.

– Я не с вами разговариваю. – продолжал Сентак. – Мне прекрасно известно, что вы являетесь чем-то вроде личного стража Андюса, но не боюсь вас.

Затем, намекая на увечье предводителя шайки, добавил:

– Слава богу, я не безрукий, и каких-то полтора человека меня не испугают.

Надо сказать, что в этот момент Сентак вел себя отважно. По всему чувствовалось, что он не боялся двух головорезов, с которыми оказался в тесном помещении площадью всего в несколько квадратных футов.

– Мне доводилось смотреть в лицо опасностям пострашнее той, которой я подвергаюсь сейчас, – продолжал он. – Поэтому не пытайтесь меня напугать. Вам нужны деньги, они у меня есть и я их вам дам, причем много.

При этом обещании в глазах бандита сверкнули искры.

– Но при этом запомните: я не подчиняюсь никому, я всегда и во всем командую сам. Слышите, господин Андюс? Всегда и во всем. Полагаю, в самом скором времени у вас будет повод в этом убедиться.

Теперь уже умолк Андюс.

– И все ваши тайны я знаю лучше вас самих.

– Неужели? – с сомнением покачали головами бандиты.