Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер (1931)

– Ты думаешь, кто-нибудь действительно знает его, Рауль? – После чего, видя, что Рауль молчит, сакс продолжал: – О да, он очень добр к своим друзьям, но я никогда не видел, чтобы он пытался покорить своих людей, как это делает… – Эдгар, оборвав себя на полуслове, умолк.

– Гарольд? – подсказал Рауль.

– Да, – признался Эдгар. – Именно Гарольда я имел в виду. Гарольда обожают все. А Вильгельма не любит никто. Его боятся, его уважают, но сколько людей почтут за счастье умереть за него? Фитц-Осберн, может быть; Сен-Совер, Тессон; его кузен д’Э; ты – те, кто является его друзьями. А вот за Гарольда с радостью отдаст жизнь самый распоследний серв, можешь мне поверить.

Они медленно шли в тени куртины[43]. Оба хранили молчание до тех пор, пока не завернули за угол часовни во внутреннем дворе и не остановились под нависающей главной башней. И тогда Эдгар, глядя на узкие окна, прорубленные в сером камне, произнес уже более примирительным тоном:

– Готов держать пари, что, по крайней мере, здесь сидит тот, кто не питает особой любви к Вильгельму.

Рауль поднял голову.

– Ты имеешь в виду графа Понтье? Да, но ему все равно придется склониться перед волей Вильгельма, любит он его или ненавидит, точно так же, как до него это вынужден был сделать Жоффруа Майеннский.

– А как же архиепископ? – полюбопытствовал Эдгар. – Ему тоже предстоит смириться?

– Можер! – сказал Рауль. – Думаю, его песенка спета.

Они стали подниматься по ступенькам, ведущим к большой двери. Эдгар, коротко рассмеявшись, произнес:

– Вчера Гийом Фитц-Осберн рассказал мне, как застукал Можера, когда в последний раз охранял его. Ты еще не слышал эту историю?

– Нет, но, пожалуй, могу догадаться.

– Она заставила рассмеяться даже нашего вечно всем недовольного Альбини, – сказал Эдгар. – Ты же знаешь, как Фитц-Осберн умеет рассказывать байки. По словам Гийома, он получил предупреждение, будто его преосвященство занят молитвенными бдениями, но все равно вошел, чтобы подождать, пока Можер не освободится. Какой-то идиот привратник, не разобравшись, что к чему, и не слушая, что шепчет ему на ухо управляющий, провел Фитц-Осберна прямиком в кабинет архиепископа и выкрикнул его имя. Ну, Гийом взял да и вошел, успев увидеть, как Можер спихивает с колен свою любовницу и пытается сделать вид, будто пальцы его были заняты перебиранием четок, а не копошились в вырезе ее платья.

– Господи помилуй, прямо в кабинете? – спросил Рауль, которого обуревали негодование и в то же время смех.

– В нем самом, – кивнул Эдгар. – Это была та самая рыжая девчонка, Папия, по пятницам гонявшая свиней на рынок для продажи. Та самая, что сбежала от Мулен-ла-Марша, когда он уже готов был взять ее. Неужели ты ее не помнишь? Ну вот, теперь она живет во дворце Можера, разряженная в шелка и золото, как настоящая герцогиня.

– Грязная шлюха! – с отвращением сказал Рауль. – Вот, значит, что имел в виду Гале, когда резвился вчера вечером! Что ж, Можеру остается только надеяться, что эта история не дойдет до герцога.

– О, герцог непременно услышит ее, – жизнерадостно провозгласил Эдгар. – О ней знает уже весь двор.

– В таком случае, у нас появится новый архиепископ. Наконец-то, – сказал Рауль.