…Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам (2012)

Те клиенты, у которых наблюдалось раздвоение личности, в 95 % случаев являлись жертвами сексуального насилия в детстве. Обычно клиенты не подозревали об этом, когда с ними начинали проводить психотерапию, и только психотерапевты помогали им восстановить вытесненные воспоминания о сексуальном насилии. Однако большинство людей обнаружили, что якобы восстановленные воспоминания оказались ложными и что развитию у них раздвоения личности способствовали сами психотерапевты. Многие терапевты предстали перед судом, были обвинены в неправильном лечении, и им присудили выплатить пациентам огромные суммы в качестве компенсации.

В последующие годы диагноз этот всерьез ставился под сомнение, и многие специалисты сочли, что это серьезное состояние провоцируется влиянием средств массовой информации и действиями безответственных психотерапевтов в комбинации с приемом препаратов, в первую очередь бензодиазепинов. «Раздвоение личности» на сегодняшний день отменено как самостоятельный диагноз и входит в диагноз «диссоциативное расстройство идентичности».

Когда в 1995 году Томас Квик все чаще меняет личность, это вызывает большую растерянность среди санитаров 36-го отделения.

Однажды санитар обнаруживает Томаса Квика в ду́ше с полотенцем на голове — размахивая руками, он кричит: «Нано идет, нано идет». Две таблетки ксанора, две таблетки стесолида в виде клизмы и успокоительная беседа помогают ему справиться с кризисом. Санитар звонит Биргитте Столе, чтобы узнать, что означает «нано». Столе поправляет его и объясняет, что Нана — название для матери Квика.

— Нана уже давно фигурирует в терапии. Это еще более мощный образ, чем Эллингтон.

Новые личности Квика вскоре станут частью обыденной жизни отделения. В карточке я читаю, как это могло происходить. Как, например, при звонке из отделения с телефона-автомата. Содержание беседы Столе записывает дословно и с комментариями.

«— Это психотерапевт?

— Да, это я. Привет, Стюре! Как дела?

— Это не Стюре. Это Эллингтон, — рычит Квик и смеется дьявольским смехом Эллингтона.

— А где Стюре? — спрашивает Столе.

— Я Эллингтон, а Стюре у себя в комнате. Ха-ха! Его здесь нет. Он слабак, которому нравится разыгрывать из себя жертву. На самом деле он хочет сейчас пойти в музыкальный зал. Раздеться догола и изображать жертву. У меня есть важная информация для психотерапевта. Эллингтон написал письмо.

Столе спрашивает:

— Это письмо у тебя? Ты можешь мне его прочитать?

Эллингтон читает:

— „Привет! Стюре — мифоман, жалкая свинья. Он ничто против меня! Сегодня ночью я заставлю его повеситься. Довольный, очень довольный, я посмотрю, как это будет. Носителем правды являюсь я, а не Стюре. Это Стюре убил зародыша, которого он называет Симоном. Теперь его обвинения прекратятся. Я не боюсь угроз, но Стюре потерял контроль, и он сделал это, потому что не слушал меня. Я СИЛЕН! Он убьет себя сам — конечно, с моей помощью, но он этого не понимает. Я сыграю на его так называемых страхах. Мне хочется убивать, а этот слабак мне мешает. Желаю вам приятного открытия и приятной уборки. Мне плевать, если мой заключительный привет не вписывается в ваш красивый мир. С УБИЙСТВЕННЫМ приветом — Эллингтон. P.S.: Привет его „замечательному“ терапевту!!!“

— Стюре!

— Я Эллингтон!

— Я хочу поговорить со Стюре.

— Это невозможно. Здесь есть только Эллингтон.

— Ты можешь мне помочь?

— Ты хочешь сказать, что я смогу поиграть в ваши психотерапевтические игры? Можно мне поиграть в ваши психотерапевтические игры?»

(Столе отмечает, что Эллингтон вдруг начинает говорить «умоляюще после жесткого презрительного тона в начале разговора.»)

«— Можно. Но я хочу, чтобы ты сначала открыл дверь телефонной будки и позвал сотрудников.

— Ты хочешь сказать, что я должен позвать тех, которые там, снаружи? Зачем?

— Мне нужно поговорить с ними.

Эллингтон открывает дверь и зовет: