Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс (1987)

Он поздоровался с семьей и прошел на кухню, где съел пару тонких кусков холодного ростбифа, больше ничего не хотелось. Потом уселся на веранде и, поставив одну ногу на перекладину ограждения, стал делать карандашные пометки на архитектурном проекте нового завода в Питтсбурге. Этот город, расположенный на двух огайских реках, почти наверняка мог стать металлургическим центром страны в ближайшие десять лет. Джордж хотел добраться туда раньше остальных.

Из дома доносились звуки рояля. Патриция играла и пела вместе с матерью «Listen to the Mocking Bird», «Dixie’s Land» – любимую песню Бретт – и «Hail, Columbia!», которую многие уже считали национальным гимном, потому что конгресс и общество никак не могли прийти к согласию в этом вопросе.

Вскоре пение смолкло. Джордж продолжал работать, пока августовский день не подошел к концу. Он видел, как в стоящем по соседству доме Стэнли и Изабель, перемещаясь из комнаты в комнату, движется фонарь смотрителя, просвечивая сквозь занавешенные окна. Хозяева теперь бывали здесь редко. Джордж по ним не скучал.

Он попытался сделать кое-какие математические расчеты с учетом стоимости участка земли, необходимого для постройки нового завода. После четвертой попытки он отчаялся получить верный ответ и отложил бумаги. Снова навалилась тоска, необъяснимая и вместе с тем изматывающая. Он побрел в дом, чувствуя себя старым и уставшим.

В пустой библиотеке он остановился возле письменного стола и стал смотреть на два предмета, которые неизменно находились на его полированной поверхности. Одним из них был осколок метеорита – звездное железо, так называли их в древности. Для Джорджа этот гость с небес всегда олицетворял собой невероятную власть железа. Оно могло как облегчить жизнь человеку, так и отнять ее, если сделать из него оружие. Рядом с метеоритом лежала веточка горного лавра, в изобилии росшего в долине. В семье Хазард лавр всегда был символом жизнестойкости, торжества надежды и добра, которые могли дать только любовь и поддержка семьи. Веточка засохла, увядшие листья стали бурыми. Джордж бросил ее в холодный камин.

За его спиной открылась дверь.

– Я так и подумала, что ты здесь.

Констанция поцеловала его в щеку, и он почувствовал приятный запах шоколада. Ее рыжие волосы были заколоты шпильками, пухлое лицо сияло после умывания.

– Что не так, дорогой? – спросила она, вглядевшись в мужа.

– Не знаю. Просто чувствую себя ужасно несчастным. Сам не понимаю почему.

– Ну, какие-то причины я могу угадать. Твой брат едет на другой конец континента, и, возможно, тебе не дают покоя такие же чувства, в которых признались те двое мужчин из бара «Уилларда», когда сказали, что им так не хватает переживаний и ярких эмоций, испытанных на войне.

– Я бы сгорел от стыда, если бы затосковал по убийству людей.

– Не по убийству. По обостренному чувству жизни, как будто идешь по краю обрыва. Нет ничего постыдного в таком признании, если это правда. Тем более что все скоро пройдет.

Джордж кивнул, хотя и не поверил ей. Близкое к отчаянию чувство казалось слишком мощным.

– Через несколько недель дом совсем опустеет, – сказал он. – Уильям уедет в Йель, Патриция вернется в Бетлехем, в свою моравскую школу.

Она провела прохладной ладонью по его заросшей щеке:

– Родителям всегда грустно, когда дети покидают их впервые… Давай-ка мы с тобой немного прогуляемся, – добавила она, взяв его за руку. – Тебе станет легче.

Под жарким вечерним ветром они поднялись на холм за Бельведером. Слева внизу открывалась внушительная панорама завода Хазардов; доменные печи озаряли небо ярко-красным светом.

Неожиданно тропинка привела их прямо к тому месту, которого Констанция предпочла бы избежать, потому что оно символизировало отчаяние. Они оказались у большого кратера, оставшегося после падения метеорита весной шестьдесят первого года, перед самым началом войны.

Джордж наклонился над краем кратера: