Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс (1987)

Мул узнал сгорбленного негра и обнюхал его. Джуба втащил свое уставшее, пораженное артритом тело на крыльцо лавки братьев Геттис и, морщась от боли, ухватился за дверной косяк. Двое белых почти минуту не замечали его присутствия. Наконец Ламотт спросил:

– Ты оставил его там, где я велел? – Рядом с высоченным Ламоттом Геттис, хозяин лавки, казался маленьким мальчиком.

– Да, сэр… мистер Дезмонд. Никто меня не видел, будьте уверены.

– Хорошая шутка, – засмеялся Геттис. – Просто отличная!

– Это только начало, – сказал Дез. – Подожди снаружи, Джуба.

– Сэр, я тут сказать хотел… я с утра не ел еще ничего…

– Через пару часов вернемся в Чарльстон, там и поешь.

У несчастного Джубы хватило ума промолчать. Он медленно вышел наружу, в сгущавшуюся тьму.

– Когда я здесь остановился, – сказал Дезмонд, – чтобы подождать, пока мой ниггер выполнит поручение, я и подумать не мог, что встречу кого-нибудь вроде вас, Геттис.

– Да, похоже, у нас общие убеждения, мистер Ламотт.

– Меня поразило то, что вы говорили о Монт-Роял. Я даже представить не мог, что эта черная сучка так обнаглела. Ее необходимо остановить. Если вы считаете так же, мы просто обязаны объединить наши усилия.

– Да, сэр, я полностью согласен с вами.

Снаружи, в темноте, стоял Джуба, прислонив ноющее тело к стволу дуба. Он с грустью думал о том, насколько бессердечными могут быть некоторые люди.

Мадлен держала загадочный пакет в вытянутой руке, стараясь рассмотреть буквы, кое-как нацарапанные на обертке из старых обоев. Она не могла позволить себе купить очки, в которых нуждалась. «МАДЛЕН МЭЙН» – это она видела отчетливо.

– Но что это может быть? – спросила Пруденс, сидевшая по другую сторону лампы.

– Сейчас узнаем.

Она разорвала обертку плоского пакета. Внутри оказался старый, потемневший дагеротип, примерно в десять дюймов шириной, наклеенный на кусок картона. Это был портрет негритянки, самой уродливой из всех, каких только доводилось видеть Мадлен, с длинным, вытянутым подбородком и выступающими верхними зубами. Хотя женщина улыбалась, ее улыбка источала жгучую злобу. Вся одежда на ней – платье с оборками, кружевные перчатки и шляпа с перьями – была белой, как и открытый зонтик, который она держала над головой.

Мадлен покачала головой:

– Должно быть, это некий намек на мое происхождение, но женщина мне незнакома.

Она поставила дагеротип на маленькую полку. Обе женщины внимательно всмотрелись в него, и чем дольше они смотрели, тем более зловещей казалось им улыбающееся лицо на снимке. В ту ночь незнакомка приснилась Мадлен.

На следующий день какие-то дела, связанные с лесопильней, привели в дом Линкольна. Едва начав говорить, он заметил дагеротип и мгновенно умолк. Мадлен задержала дыхание.

– Линкольн, ты узнал эту женщину?

– Нет… я… да. – Линкольн старательно отводил взгляд. – Я когда-то на нее работал, две недели. Но не выдержал ее жестокости и сбежал. – Он покачал головой. – Как эта ужасная вещь попала к вам в дом?

– Кто-то оставил портрет на аллее вчера вечером. Не знаешь почему? – (Линкольн снова отвел взгляд.) – Линкольн, ты же мой друг. Ты должен сказать мне. Кто эта женщина?

– Обычно ее называют Нелл Белая Пташка. Пожалуйста, мисс Мадлен…

– Продолжай.

– Ну… то место, где я работал… ее дом… там всегда было много белых джентльменов, они приходили и уходили в любое время…

Линкольну не хватило храбрости продолжить. Мадлен прижала ладонь к губам, разгневанная, расстроенная и напуганная. Кем бы ни был ее неведомый мучитель, он знал не только то, что в ней течет восьмая часть черной крови, но и то, что ее мать была проституткой.

Больше никаких «подарков» или происшествий подобного рода не было. Пруденс требует, чтобы я сожгла дагеротип. А я настаиваю, что мы должны его сохранить – как напоминание о том, что нам всегда следует быть начеку…