Я – легенда (сборник) - Ричард Матесон (1956)

Теперь Невилл вспомнил про коктейль – ему требовалось выпить. Он поднял стакан, но тот затрясся в руке.

«Ладно, малыш, – попробовал он сам себя отвлечь, – успокойся и больше не плачь. К нам едет Санта-Клаус, у него за плечами мешок, в мешке – разгадки всех загадок. Ты больше не будешь чокнутым Робинзоном Крузо, прикованным за ногу к острову ночи в океанах смерти».

Невилл сам расхохотался над этой фразой, и напряжение как рукой сняло.

«Красочно и изящно», – подумал он.

Последний на свете человек оказался гениальным журналистом, не хуже Эдгара Геста.

«Ну ладно, – приказал он себе, – теперь баиньки. Нечего рваться с цепи, да еще в двадцати разных направлениях одновременно. Это больше не для тебя – ты даже со своими эмоциями управиться не можешь».

Первый шаг – раздобыть микроскоп.

«Это первый шаг», – настойчиво твердил он себе, пока раздевался, игнорируя стоящий в горле тугой комок нерешительности и почти болезненную жажду взяться за опыты безо всякой там занудной подготовки.

Он чувствовал себя почти больным, лежа в темноте и стараясь думать не дальше чем на один ход вперед. Но он знал, что именно так и надо действовать.

«Это первый шаг, это первый шаг. Клянусь моими костями, это первый шаг».

Он ухмыльнулся в темноте, радуясь, что впереди определенность, дело.

Прежде чем уснуть, Невилл позволил себе еще одну мысль. Укусы, насекомые, передача болезни от человека к человеку – достаточно ли всего этого, чтобы объяснить ужасную скорость распространения эпидемии?

Он заснул с этим вопросом, крутящимся в голове. А часа в три утра проснулся, обнаружив, что по дому молотит кулаками очередная пыльная буря. И нежданно, в мгновение ока, обо всем догадался.

11

Первый добытый им микроскоп оказался никуда не годным.

Плохо нивелированное основание дрожало от любого сотрясения. Движущиеся части скорее вихлялись, чем двигались. Зеркало закреплено кое-как – ходит ходуном. Подставки для конденсора или поляризатора не было. Бинокулярная насадка – всего одна, чтобы поменять увеличение, приходилось переставлять линзы. А сами линзы – вообще тихий ужас.

Но тут, конечно, пенять не на кого – в микроскопах он ничего не понимает, вот и схватил первый попавшийся. Спустя три дня Невилл с придушенным проклятием швырнул им в стену и каблуками раздавил обломки в порошок.

Потом, успокоившись, поехал в библиотеку и нашел книгу о микроскопах.

В следующий раз выйдя на тропу поиска, он вернулся домой лишь тогда, когда раздобыл приличный прибор: тройная бинокулярная насадка, подставка для конденсора и поляризатора, надежное основание, плавный ход движущихся частей, ирисовая диафрагма, качественные линзы.

«Вот еще один пример того, как глупо лезть в воду, не зная броду, – сказал он себе. И ответил себе же сквозь зубы: – Ну да, ну да».

Он заставил себя потратить уйму времени на то, чтобы перейти с микроскопом на «ты».

Крутил зеркало на оси, пока не научился за несколько секунд направлять луч света на объект. Свел знакомство с линзами: увеличение от трех до двенадцати с половиной раз. Работая с максимальным увеличением, выучился, капнув на предметное стекло кедрового масла, опускать окуляр, пока тот не коснется масла. В процессе обучения этой операции он разбил тринадцать стекол.

Через три дня упорных трудов Роберт Невилл мог проворно манипулировать головками настройки, управлять ирисовой диафрагмой и конденсором, чтобы предметное стекло было освещено не сильнее и не слабее, чем требуется. И скоро во всех подробностях увидел готовые образцы, прилагавшиеся к микроскопу.

Раньше он и представить себе не мог, что у блохи такой омерзительный вид.

Затем он взялся за приготовление препаратов. Этот процесс оказался куда сложнее.

Сколько бы он ни старался, ему никак не удавалось удалить с предметного стекла все пылинки. В окуляре микроскопа они казались валунами.