Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер (1988)

Грозится он», – сказал слуга, и сразу

Каноник понял, что его рассказу

Ничем теперь не сможет помешать,

И со стыда пустился прочь бежать.

«А, вот ты как! – вскричал слуга. – Трусишка!

Тогда я обо всех твоих делишках

Всю правду выложу. Будь проклят час,

Когда судьба свела с тобою нас!

Клянусь, теперь уж больше не заставишь

Служить себе. Угрозой, что отравишь,

Меня пугаешь ты. Ну, нет, шалишь.

Ведь сколько раз, бывало, говоришь:

Уйду от черта! А уйти нет силы,

Хоть он тащил меня с собой в могилу.

Пускай господь меня бы вразумил

И рассказать о чарах научил.

Таиться нечего. Мне все равно,

Ведь душу погубил я с ним давно».

Рассказ Слуги каноника

Здесь начинается рассказ Слуги каноника

Почти семь лет с каноником я прожил,

А чтоб ума я нажил – непохоже.

Все, что имел я, – потерял напрасно,

И сколькие той участи ужасной

Со мной подверглись. Прежде свой наряд

Я в чистоте держал, и, говорят,

Видней меня средь слуг и не видали.

Теперь чулок, случалось, надевали

Мы с ним на голову; румянец щек,

Свинцом отравленных, совсем поблек.

Кто в том погряз, хлебнет, бедняк, он горя,

Увы, хоть я и понял это вскоре,

Но мне застлал глаза как бы туман -

Мультиплицирования дурман.

А скользки выгоды такой науки

И не даются человеку в руки.

И вот в кармане нет и медяков,

А за спиною всяческих долгов

Такая ноша, что до самой смерти

Нам с ними не разделаться, поверьте.

Моя судьба – неопытным урок.

Начать лишь стоит, а потом игрок

За ставкой ставку без конца теряет,

Пока дотла всего не проиграет.

Никто ему не восстановит разум,

Теряет кошелек и ум свой разом.

И не подняться уж ему вовек,

И конченый совсем он человек.

Когда ж свое богатство промотает,

К тому же и других он подстрекает,

Ведь злому человеку в утешенье

Чужие горести и разоренье.

Мне так один ученый объяснил,

И вот на что я жизнь свою убил!

К дурацкому занятью приступая,

Мы мудрецами кажемся, блистая

Ученейшими терминами; печь

Я раздуваю так, как будто сжечь

Себя самих в ней думаем. Напрасно

Вам объяснить все то, что все ж неясно

Останется: пропорции, и дозы,

И вещества, которых под угрозой

Жестокой мести не могу назвать.

Пять или шесть частей вам лучше брать

В сплав серебра, иль олова, иль ртути;

Какой осадок будет вязкой мути,

Как надо опермент, [247] кость и опилки

Стирать в мельчайший порошок, в бутылке

Настаивать определенный срок,

Потом ссыпать все в глиняный горшок,

Солить и перчить и листом стеклянным

Прикрыть, полив раствором окаянным.

Перевязать горшок кишкой ослиной

И наглухо кругом обмазать глиной,

Чтоб воздух доступа не находил

И чтоб горшка огонь не раскалил

Нагревом длительным и постепенным.

И вот трясешься над горшком бесценным,

А там до одуренья кальцинируй [248],

Выпаривай, цеди, амальгамируй

Меркурий, в просторечье он же ртуть.

А дело не сдвигается ничуть.

Берем мы тот меркурий со свинцом

И в ступке трем порфировым пестом,

Примешиваем серу и мышьяк,

Отвешиваем части так и сяк -

И все напрасно, ни к чему наш труд.

Какие б газы ни вмещал сосуд,

Как ни сгущай на дне его осадок,

А результат по-прежнему не сладок.

И снова черт какой-то нам назло

Подстроит так, чтоб прахом все пошло:

И труд, и время, и затраты наши.

Да, смерть и то такой надежды краше.

Как на себя не наложил я рук!

Жаль, не силен я в тонкостях наук

И не умею толком объяснять,

Не то я мог бы много рассказать