Посол Урус-Шайтана - Владимир Малик (1968)

– Да он у него до весны подохнет, потому как во рту один зуб остался! – хихикнул Шевчик.

– Смотри сам не подохни, шелудивый пес! – злобно огрызнулся Омелько. – У тебя вон тоже – один зуб!

Арсен, не слезая с коня, еще раз поклонился товариществу и тронул поводья. До ворот его проводили Секач и Товкач. Там друзья расстались. Секач и Товкач поспешили назад, чтобы пропустить еще по ковшу горилки. А Звенигора оглянулся, окинул взглядом широкую площадь, шумливую толпу казаков, низкие мазаные курени и выехал из крепости.

5

Декабрь 1676 года начался для Арсена в дороге.

Первый и второй день миновали без происшествий. Ночевал на хуторах у знакомых казаков. Ехал степью – прямиком.

Стояла сухая солнечная погода. Морозы ослабели. По утрам холмистая равнина до самого горизонта мерцала сизым инеем, который густо покрывал пушистый ковыль, степной камыш и чахлый колючий бурьян. Днем становилось тепло, иней сходил, и степь сразу чернела, навевая тоску и грусть.

На третий день, в полдень, Арсен увидел впереди темно-серый дым. Он призрачными вьющимися столбами поднимался из-за горы и устремлялся высоко в голубое безоблачное небо.

Арсен подстегнул коня, погнал галопом, пока не выскочил на крутой склон, на котором встал как вкопанный, пораженный неожиданным зрелищем. С холмов сбегал, чернея, голый лес, а внизу, в затишье, отливал желтизной широкий луг. Вдоль ручья взвивались багровые костры: там горел хутор. В небо поднимались бурые столбы дыма. Малиновые языки пламени охватывали приземистые постройки, и над ними дрожало раскаленное марево, пронизанное искрами.

«Татары!..»

Звенигора внимательно посмотрел вокруг. Вон, на другой стороне долины, по узкой ложбине поднимается вверх конный отряд. У казака зоркий взгляд, и он видит фигуры всадников в лисьих малахаях, с луками за спиной. А между ними – пеший ясырь[10]: мужчины, женщины, подростки.

Арсен заскрипел зубами: проклятые людоловы! Разбой, грабежи и порабощение они сделали своим ремеслом, что приносит им огромные прибыли на невольничьих рынках Крыма и Турции. Будь с ним хотя бы сотня казаков, он не задумываясь бросился бы в погоню, чтобы вызволить людей. А что сделаешь один? Остается только благодарить судьбу, что сам не попал к ним в лапы.

Казак спустился в долину и медленно поехал улицей охваченного пламенем хутора. Конь настороженно прядал ушами, косил глазом на трупы стариков и детей.

В одном дворе под грушей внезапно поднялась фигура женщины. Арсен подъехал к ней поближе. Женщина взглянула на него безумными глазами. Возле нее лежали двое детей в белых, залитых кровью рубашонках.

– Ты только приехал, запорожец? Ха-ха-ха! Поздно!.. Михайлика забрали, малюток убили… Видишь?.. А я стала кукушкой – ку-ку, ку-ку!.. Полечу за Михайликом… До самого Крыма проклятого полечу!.. Ку-ку! Спите, мои детоньки, пока вернусь, ку-ку, ку-ку!..

Ее мысли путались. Она припала к детям, застонала, как чайка, забилась в глухом рыдании.

Арсен рванул поводья, ударил коня под бока.

Чем он мог помочь несчастной? Обещать, что казаки отобьют у татар ее Михайлика? Или помочь ей похоронить деток? Да куда там! Она еще долго будет биться над ними смертельно раненной лебедушкой, пока, обессилев, и сама не умрет возле них.

Выехав на холм, Арсен оглянулся на черную от дыма долину и повернул на север.

Чтоб не встретиться с татарским отрядом, взял немного в сторону от знакомой дороги, поехал окольным путем. Вскоре наткнулся на большое село, в конце которого в излучине степной речки стояла небольшая крепость. На свеженасыпанном валу желтел крепкий дубовый частокол. В середине – добротный дом с разукрашенным крыльцом и деревянными сараями, колодец с высоким журавлем.