Иисус. Жизнеописание Христа. От исторической реальности к священной тайне - Жан-Кристиан Птифис (2011)

Этот текст написан, видимо, в III в. Но известно, что талмудическая литература хранила раввинские традиции, возникшие до падения Святого города. Слово «повешен», примененное к Иешуа, не должно нас смущать: по рукописям Мертвого моря видно, что повешением называли распятие.

Есть еще один раввинский документ, более полемический. Он направлен против Иешуа бен-Пантера или бен-Пентере, сына еврейской женщины от ее незаконной связи с римским солдатом по имени Пантерас. На самом же деле «пантера» — искажение греческого слова parthenos, которое означает «девственница». Легко понять, что документ содержит нападки на веру христиан в рождение Христа от девственницы. Раввинскую версию, распространенную в иудейских кругах той эпохи, подхватит в конце II в. философ-платоник Цельс, пылкий полемист, автор сочинения «Правдивое слово». Этот философ упрекал приверженцев нового «суеверия», то есть христианства, что они «сделали своим богом того, кто закончил позорную жизнь жалкой смертью». Но он тоже не оспаривал существование Иисуса.

Древние беллетристические источники

Чтобы не пренебречь ничем, исследователи заглянули и в античные романы. Есть ли там упоминания об Иисусе? Илария Рамелли, профессор католического университета Святого Сердца в Милане, совершенно уверена, что писатели-язычники I в. испытали влияние евангельских текстов{920}. Например, некоторые места из «Сатирикона», непристойного шуточного романа, написанного Петронием примерно в 65 г., то есть во время преследования христиан Нероном, имеют, по ее мнению, соответствия в Евангелии от Марка:

— Пение петуха предвещает зловещее событие. Это заставляет вспомнить об отречении Петра, поскольку обычно в античном мире такое пение предвещало счастливые события{921};

— Трималхион требует флакон нарда, заранее представляя себе свои похороны. Это может быть пародией на помазание Иисуса, незадолго до Страстей, Марией из Вифании{922}.

— Эвмолп обещает оставить в наследство все свое имущество тому, кто съест его тело, сначала разрезав его на куски. Это, возможно, насмешка над евхаристией{923}.

В еще одном отрывке, на этот раз взятом из новеллы «Матрона из Эфеса», идет речь о распятых разбойниках, приговоренных наместником провинции. Ночью трупы казненных сторожит солдат, чтобы никто их не унес. Однако на третий день один из трупов унесен и заменен другим{924}. Илария Рамелли нашла и другие намеки на евангельские тексты у авторов I и II вв., например у Харитона Афродисийского и у Апулея: кажущаяся смерть распятых, гробница девушки, оказавшаяся пустой, когда туда принесли похоронные дары, и т. д.

Но нет ли в этих случаях риска найти в текстах то, чего в них нет, истолковывая их в желательном для себя смысле? Рассеянные в фабуле и сюжете античных романов (а сюжет часто был пародийным) рассказы о поющем петухе, о благовонии, о пиршестве, о распятии и краже трупа встречаются так часто, что трудно увидеть в них заметные сближения с евангельскими событиями.

А вот у Филострата в описаниях чудес, совершенных Аполлонием Тианским, можно увидеть копирование евангельских рассказов. Рассказ о воскрешении умершей у ворот Рима может быть подражанием рассказу о том, как Иисус воскресил сына вдовы из Наина, или рассказу о том, как он воскресил дочь Иаира. У Филострата юноша идет за погребальными носилками умершей девушки, своей невесты. Аполлоний останавливает шествие, прикасается к покойнице, произносит несколько загадочных слов, и та оживает.