Голоса Памано - Жауме Кабре (2004)

Часы безучастным перезвоном ответили ему, что уже шесть часов вечера и на улице начинает темнеть.

– В этой деревне столько всяких поганцев… впрочем, лучше тебе об этом не знать, – сказал ему сеньор Тарга в тот день, когда подписал его назначение на должность учителя в Торене.

– Я школьный учитель, и моя обязанность – хорошо выполнять свою работу…

– Да, ты учитель, но будешь выполнять все, что я тебе скажу.

Сидевший в кресле алькальда Тарга поднял голову и пристально взглянул в глаза стоявшего перед ним учителя. Ориол впервые почувствовал, что у него дрожат ноги. Он ничего не ответил, и алькальд жестом предложил ему сесть. Затем доверительным тоном поведал, что когда Отечество было ввергнуто в пучину революционного коммунистического маразма и сепаратизма, с необходимостью повлекшего за собой достославное восстание, здесь, в Торене, произошли очень серьезные события.

– Какие события?

Ориол взглянул на стену позади алькальда. Справа – Франко в грубой походной шинели, слева – Хосе Антонио с напомаженными волосами, в темной рубашке, а в центре – распятие со скорбным Христом, как в школе. Сеньор Валенти свернул папироску.

– Она предпочитает не распространяться об этом – о том, что случилось с ее отцом и братом.

– Кто – она?

Валенти Тарга какое-то время смотрел на него с удивлением. Потом прореагировал и уточнил:

– Сеньора Элизенда Вилабру.

Глухим голосом, словно ему все еще было нелегко об этом вспоминать, он поведал Ориолу, что за ними пришли двадцатого июля; это была шайка красных и анархистов из Тремпа. Ты слышал что-нибудь о Максимо Сиде? Нет? Он был учителем, как и ты. Но главное – убийцей. Таким жестоким убийцей, что потом его свои же и прикончили, лишив меня возможности сделать это лично.

– Сеньора Элизенда ничего мне об этом не рассказывала.

– Ты часто с ней видишься?

– Да нет, мы с Розой лишь однажды были у нее дома. Почему вы спрашиваете?

– Да так.

– Она ничего о них не рассказывала, но в гостиной у нее стоят фотографии отца и брата.

– Она не любит об этом говорить, потому что хочет поставить крест на этих событиях.

Алькальд зажег папиросу и какое-то время молча курил. Потом, словно дым от папиросы навеял на него воспоминания, сказал, что им привязали на шею веревку и потащили к террасам Себастья. Сеньор Вилабру умер по дороге, а Жозепа – бедный мальчик – облили бензином и подожгли. А ведь соучастники этого убийства – местные жители, добавил он.

– Да что вы?

– Да, убийц было трое, но еще десяток-другой людей не захотели пачкаться, но это они донесли. Семейства Бринге, Гассья… и из дома Марии дель Нази тоже…

И вот теперь, стоя у окна дома Грават, Ориол созерцал последние лучи солнца, которые постепенно угасали, готовые уступить права надвигающейся ночи, и его охватила необъяснимая грусть. Но тут вдруг словно вновь взошло солнце, ибо в комнате появилась сеньорита Элизенда, прекрасная как никогда. Она улыбалась приветливой улыбкой и казалась расслабленной, но Ориол заметил, что, войдя, она прежде всего быстрым взглядом удостоверилась в том, что он не забыл взять с собой художественные принадлежности.

– Куда мне сесть? – с некоторым нетерпением спросила она.

Ориолу показалось, что на него нисходит благодать. Благодать, проистекавшая от сеньориты. Как случилось, что эта столь молодая женщина так похожа на богиню, а у него от одного ее вида заплетается язык и он не в состоянии выговорить сядьте здесь, на этот стул, вполоборота ко мне, вот так…

На Элизенде были серьги с бриллиантами, которые испускали благородное сияние всякий раз, как она хоть чуть-чуть двигала головой, и ослепленный Ориол пробормотал, что он скорее рисовальщик, нежели художник.

– Но портрет Розы великолепен.

– Спасибо.