Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

— Радость от того, что ты стала бабушкой, ошеломит тебя — можешь не сомневаться, — заверила я ее.

— Вот и хорошо, — ответила Майра. — А еще я рассчитываю получить удовольствие от путешествия по реке на пароходе.

Получив на Рождество письма от Томаса и Дэниела, полные восторгов от всяческих чудес Запада, она начала заводить разговоры о том, чтобы однажды съездить и к ним.

— Рождество кажется ненастоящим без дяди Патрика, — как-то сказал Майкл.

— Он, наверное, сейчас в Ирландии, — предположил Джеймси. — Некоторые из членов Братства тайно перебрались туда. И продолжают борьбу.

Если это так, я больше никогда не увижу Патрика Келли.

Я вспомнила историю моей бабушки под названием «Королева Маэва и ее вылазка за быком». Маэве нужен был племенной бык для ее стада, чтобы она ни в чем не уступала и своему мужу, Айлилу, который заплатил выкуп за невесту, и была равной ему. Она попыталась купить большого Бурого Быка из Кули, графство Корк, предложив его владельцу и себя в качестве части платы за сделку. Но тот отверг ее. «Лучше я уйду воевать», — ответил он Маэве.

— Ох уж эти мужчины, — закончила свой рассказ тогда бабушка.

Все продолжают воевать.

* * *

Шестое января 1867 года — праздник Богоявления, Nollaig na mBan, Рождество для женщин. В прежние времена мама, бабушка Кили и другие женщины из Барны собирались вместе, чтобы покурить свои глиняные трубки и выпить немного poitín.

— Это наше отдельное празднование после работы на Рождество, — объясняла нам мама.

— Я уверена, что Святая Богородица тоже немного передохнула после ухода пастухов, — сказала бабушка Кили. — Они со Святой Бригиттой наверняка присели, чтобы спокойно поболтать.

Я лежала на кровати без сна и вспоминала тот круг женщин, наш очаг. Рядом со мной спала Бриджет. Новейшие настенные часы Майры за стеной пробили три раза. До рассвета еще далеко. Не хотелось ворочаться, чтобы случайно не разбудить Бриджет. В школе Святого Ксавьера были каникулы, поэтому она сейчас могла ночевать дома. Я встала, чтобы приготовить себе чай.

По дороге на кухню я слышала храп из комнаты Майкла и Стивена. Из-за двери Майры не доносилось ни звука.

Я зажгла керосиновую лампу и развела огонь в абсолютно новой чугунной печке — это был рождественский подарок от мальчиков. Налила в чайник воды из бочки, поставила его на печь, затем придвинула стул к открытой заслонке и села, радуясь исходящему оттуда теплу.

И тут меня накрыло. Великая печаль, которую я всегда так тщательно прятала, накатывала на меня волнами. Сами собой потекли слезы. Я плакала по Майклу, по маме с папой, по бабушке Кили, по моим братьям и малютке Греллану, оставшемуся на cillín. Я плакала по подснежникам и по желтым кустам цветущего утесника; по солнцу над зелеными полями Нокнукуруха и теплому песку на Силвер-Стрэнд у меня под ногами; по запаху горящего в огне торфа и историям, рассказываемым длинными зимними вечерами; по песням и рилам, по сборищам у источника Святого Энды; по суете торговли рыбой под Испанской аркой и по ветру, надувавшему красный парус папиного púcán, когда он присоединялся к большой Кладдахской флотилии, отправлявшейся в открытое море. Я плакала по заливу Голуэй.

Все ушло, ушло, ушло. Целый мир был потерян для меня и для миллионов моих соотечественников, как живых, так и мертвых. Я была здесь, в Бриджпорте, но одновременно и там. Я — бабушка, но в то же время — молоденькая девушка, моющая волосы в ручье Тобар-Гил. Ирландка и американка, здесь и там. Однако я больше никогда не увижу Ирландию, равно как и мои дети и дети моих детей. Я подумала о наших новых соседях, семье Бигусов из Вильнюса, прусских литовцах, о мадам Жак и миллионах вывезенных из Африки негров. Все мы покинули родные места, чтобы больше никогда туда не вернуться.

Плечи мои поникли, голова тяжело опустилась на руки, а горькие рыдания сотрясали все мое тело.