Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

— Онора, я ведь уже сказал тебе: я уезжаю в Ирландию, — перебил он. — Есть целая группа, все ветераны войны, хорошо подготовлены. Они готовы выехать в Ирландию и расположиться в горах Коннемары, нападая оттуда на британских солдат. Они хотят, чтобы их возглавил я. А реальные наши действия там воодушевят наших парней здесь, в Америке.

— Патрик, если тебя арестуют, англичане незамедлительно повесят тебя.

— Что ж, моя смерть принесет хоть какую-то пользу.

— Мученики помогают делу?

— Если это случится, я последую на виселицу за целым рядом смелых и достойных людей. Я пошел по этому пути много лет тому назад. И я не сверну с него, даже если на этом он оборвется. Я не могу измениться.

— Не можешь измениться? Но это же Америка! Здесь люди меняют сами себя постоянно. И все мы уже совсем не те, кем были бы, если бы остались в Ирландии. Скорее всего, нас давно не было бы в живых, и, скажу я тебе, о славе и величии умирающих с голоду не написано ни одной песни. А в Чикаго для своего дела ты можешь сделать ничуть не меньше, чем в Коннемарских горах. Даже больше, вероятно. Но ты скорее умрешь за Ирландию, чем будешь жить ради нее.

— Это неправда.

— Нет, правда. Я могу понять, что мужчины порой должны уходить на войну. Даже в маминой колыбельной девушка обещает продать свою прялку, чтобы купить своему возлюбленному стальную саблю, но это лишь для того, чтобы он мог защитить себя и вернуться домой.

— С победой, — добавил Патрик.

— Живым. С победой или поражением. Главное — живым.

— Я с этим не согласен, Онора.

Поднялся ветер, и я задрожала.

— Легко тебе разглагольствовать, стоя в теплой меховой куртке, — сказала я. — Мне нужно еще много чего тебе сказать, но я жутко замерзла.

— Ладно, погоди.

Он развязал завязки на своей куртке и начал снимать ее. Но я шагнула к нему, и он запахнул полы, укутав нас обоих. Я обхватила его руками, и Патрик прижал меня к себе. Я чувствовала его крепкую грудь, а потом ощутила его губы, касавшиеся моего лба. Я подняла к нему лицо, и он поцеловал меня, крепко и быстро.

— Ну вот, — сказал он со злостью в голосе. — Все. Довольна? — Он словно колол меня словами и своими яростными поцелуями. — Вот тебе. Вот…

Но я с готовностью встречала их, прижимаясь к нему все сильнее и отвечая на каждый его поцелуй.

— Вот, вот… — с любовью успокаивала я его. — Вот…

Патрик прислонился спиной к двери насосной станции, а я льнула к нему всем телом под его теплой курткой. Внезапно он выпрямился и опустил руки.

— Что случилось? — спросила я. — Только не говори, что тебе все равно…

— Я все равно должен ехать, — упрямо сказал он.

— Ехать? Ты не можешь этого сделать. Мы любим друг друга.

— Это не имеет значения. Я не могу допустить, чтобы это сделало меня слабым. Я не брошу…

— Патрик, сколько можно обманывать себя? Делать это просто, знаю по себе. Но любовь все же имеет значение для тебя. Или ты думаешь, что я не чувствую желание, которым пылает твое тело?

— Я могу запереть его снова в любой момент.

— Неправда.

— Правда.

— Ну ладно. Тогда пройди испытание на правдивость своих слов. Давай сюда жезл. — Я потянулась к чехлу, висевшему у него за спиной.

Он попытался увернуться, но я уже поймала кожаный футляр и потянула его к себе.

— Ради бога, поосторожнее с ним! Ему больше тысячи лет.

— Вытаскивай жезл.

— Ты ведешь себя как умалишенная.

— Делай это, — не унималась я, не ослабляя хватку.

— Хорошо.

Он снял чехол с плеча, откинул клапан и вынул посох.

— Теперь дай его мне, — сказала я.

Жезл оказался легче, чем я ожидала, потому что золото было не сплошным, а полым внутри, и служило оно для защиты посоха Греллана, вырезанного из орешника: он-то и был священной реликвией, а золото — лишь его панцирь.

— Возьми его! — крикнула я Патрику.