Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

Джеймси, которому уже исполнилось пятьдесят, так и не утратил добродушного выражения лица и доброго нрава, которые были присущи ему с детства. Он по-прежнему работал в конторе железной дороги и играл на волынке на танцах, céilis, в больших залах церковных приходов по всему городу. Стивен в свои сорок шесть успел поработать и пожарным, и полицейским, а теперь был еще и хозяином таверны, как и планировал. Майкл, сорока четырех лет, работал кузнецом, как и его отец, на которого он был очень похож. Своему ремеслу он учился в кузнице у Пэдди, но сейчас больше всего на свете интересовался бейсболом, болея за свою любимую команду «Чикаго Уайт Стокингс». Они были очень дружны с Чарли Комиски, сыном олдермена Комиски, который стал профессиональным бейсболистом. Питчером[63], если точнее. Эдвард Кьюнин, муж Бриджет, держал ферму в Саммите, в восьми милях отсюда. Она преподавала в школе Святого Ксавьера и воспитывала четверых детей. Для своих сорока восьми лет выглядела она очень молодо.

Мне очень повезло и со всеми моими невестками. Все они были замечательными девушками, которые сделали моих сыновей счастливыми и растили прекрасное новое поколение рода Келли.

Каждый из моих внуков с гордостью говорил, что он ирландец, но все они очень смутно представляли, что такое Ирландия. По воскресеньям все ходили на мессу, посещали церковно-приходские католические школы, танцевали в зале церкви Святой Бригитты, с радостью участвовали в пикниках Clan Na Gael. Повзрослев, они будут поддерживать на выборах демократическую партию. Они стали уже чикагскими ирландцами и были счастливы. Но при этом они ничего не знали о Маэве и Махе, о Святом Энде и Мак Дара.

Я пыталась пересказывать им истории моей бабушки, как и обещала ей, но, казалось, на это никогда не хватало времени. Все внуки были очень заняты сначала учебой в школе, а потом работой. И молодые уже не собирались у огня длинными зимними вечерами, как это делали мы в прежние времена. Никто из них не засиживался дома.

А чего я, собственно, ожидала? Хотя всех своих детей я подбивала не забывать родной язык, сейчас они помнили его уже очень и очень поверхностно. Их дети находили слишком трудными даже самые простые фразы, которым я пыталась их обучить. Наследие предков было для них потеряно, хотя один приятель Патрика по имени Дэн Кэссиди говорил мне, что ирландские слова просачиваются в американский сленг.

— Например, «Пока!», so long, происходит от ирландского «slán», — объяснял он. — А если кому-то велят сказать «дядя», uncle, то на самом деле имеется в виду «просить пощады» — от ирландского «anacal».

Наши внуки совершенно не интересовались ирландской историей. Все это очень смущало и озадачивало их.

— Зачем загружать их еще и этим? — как-то спросил Джеймси.

Действительно — зачем?

Я определенно никогда не стану говорить с ними о Великом голоде. Не хочу, чтобы в их воображении возникали эти жуткие картины. Но я хотела сохранить в них глубокую связь с Ирландией, родиной их предков. И не смогла.

Я постаралась как можно лучше объяснить все это Патрику, а затем сказала, что экспозиция в ирландских деревнях может разжечь любопытство у наших внуков и внучек, подтолкнуть их к новым вопросам. Такой шанс представляется раз в жизни.

— Пойдем туда со мной, Патрик. Прошу тебя.

— А вот и мы!

На кухню вбежала четырехлетняя Агнелла, маленькая внучка Пэдди и моя первая правнучка.

— Все остальные тоже идут! — воскликнула она.

Через несколько минут, смеясь и оживленно беседуя, появились остальные Келли. Старшие девочки были одеты в длинные платья и украшенные цветами шляпки, младшие — в юбки и «матроски» — свободные блузки с отложным воротником сзади, как у матросов. На мальчиках были либо длинные брюки, либо короткие штанишки; все они были расчесаны, в начищенных туфлях, все хихикали и болтали без умолку, не в силах дождаться, когда попадут на ярмарку.