Тайны Торнвуда - Анна Ромеро (2013)

– Конечно, нет. Ты же вчера вечером нагладила мое платье, помнишь? Кроме того, ба говорит, что важно всегда выглядеть наилучшим образом.

Я подняла бровь.

– Ба?

– Она предпочитает так, а не «бабушка» или «бабуля». Говорит, так более дружески, и я согласна.

Она чопорно улыбнулась кончиками губ, повернулась на пятках и исчезла в доме, с шумом захлопнув за собой сетчатую дверь.

Внизу во дворе ожил грузовичок Хоба. Старая машина производила немыслимый шум, когда ее изношенные механизмы кашляли и вздыхали. Из выхлопной трубы с треском вылетел заряд дыма, затем автомобиль дернулся вперед и с поразительной быстрой скоростью помчался по ухабистой подсобной дороге.

* * *

Втроем мы отнесли в сад с задней веранды дома Луэллы чизкейк, термос чая со льдом, чашки, тарелки и вилки, громадный плед и кипу фотоальбомов. Устроились в тени под араукарией на мягком ковре из опавшей хвои, и Луэлла раздала нам салфетки.

Вкус у пирога был божественный, чай освежал, а ветерок приносил аромат роз и жасмина. Граффи распростерся на травке на солнышке, лапы у него подергивались во сне. Наше мирное утреннее чаепитие имело все основания превратиться в воспоминание, на которое мы когда-нибудь оглянемся с улыбкой… и однако, несмотря на воскресенье, безоблачное небо и теплый душистый воздух, мои размышления не давали мне расслабиться.

Я думала о прочитанном в дневнике Гленды, о ее последней записи – как она вылезла в окно своей комнаты, чтобы встретиться с Россом в надежде, что он посоветует, как быть с тем, что она узнала из найденных писем.

Прислонившись к шершавому стволу дерева, я рассматривала лицо Луэллы, восхищалась ее атласной кожей, мягкой улыбкой и волосами, собранными в свободный пучок, – но сознавая также, что под радостью, сиявшей сейчас в ее глазах, таится целая жизнь в горе. Мне хотелось задать ей столько вопросов. Что было в найденных Глендой письмах, почему они вызвали у нее такой стресс? Она была шокирована, обнаружив, что у матери роман с Хобом, или письма раскрыли более страшные тайны? Возможно, если бы я узнала ответы на эти вопросы, то и другие недостающие части головоломки, связанной с роковым падением Гленды, встали бы на место?

Бронвен со своей бабушкой склонились над фотографиями.

– Вот та, о которой я тебе говорила, ба, – сказала Бронвен, вынимая снимок из альбома, который держала на коленях. – Здесь ты стоишь у бельевой веревки с тетей Глендой и папой. Смотри, ты выглядишь по-другому.

Луэлла сменила позу и взяла фотографию, держа ее на расстоянии вытянутой руки.

– Что ж, это было давно… Боже, на обороте указан восьмидесятый год. Я тогда была моложе, милая. И стройнее тоже! О-о-о, ты только посмотри на них: Тони еще совсем маленький, ему было восемь лет, когда сделали эту фотографию. А Гленде, беззаботной девочке, – десять лет.

Наступил, возможно, подходящий момент, чтобы направить беседу в страстно желаемое мной русло, но на глазах у Луэллы уже выступили слезы, и хотя она улыбалась, чтобы скрыть свои чувства, в ней явно ощущалась уязвимость, свидетельствовавшая, что ее горе всегда рядом. Я вспомнила слова Кори: «Луэлла всегда была замкнутой. У нее было сложное детство, вряд ли ее нынешнее душевное состояние располагает к общению».

Луэлла оторвала взгляд от снимка и посмотрела на Бронвен.

– Твой отец любил убегать один, чтобы рисовать, – сказала она. – У него был такой талант к искусству. И Гленда, моя дорогая Гленда… – Она снова посмотрела на фотографию, и ее плечи поникли. – Знаете, она хотела быть писателем. Всегда сочиняла разные истории, с тех пор как научилась говорить… Такая умная. И красивая, совсем как ты, Бронвен, дорогая… Но с таким взрывным характером, что у окружающих волосы дыбом вставали.

Луэлла издала звук, вероятно намереваясь усмехнуться, но он больше был похож на всхлип.

Этот звук подстегнул меня.