Помимо помощи по дому у Джерменов, я начала работать на телефонной станции, выхожу в вечерние смены, пока Лулу (ей скоро год!) спит под бдительным присмотром Эллен. Моя смена заканчивается в десять часов вечера, и я, виляя, еду домой на велосипеде, объезжая наваленные повсюду проклятые мешки с песком, звоня в звонок, чтобы никого не сбить, передвигаясь по улицам только благодаря удаче, как иногда кажется. В этот час город погружен в непроглядную тьму, не горит ни один уличный фонарь, не светится ни одно окно. Машинам запрещено передвигаться после темноты, если нет специального маскирующего устройства на фарах, и хотя иногда я слышу в отдалении шум двигателя, я вижу только слабое пятно света на дороге. Кто бы подумал, что здесь, в Мэгпай-Крике, мы будем бояться бомбежек? Однако это правда, Сэмюэл, что после бомбардировок Дарвина никто из нас больше не чувствует себя в безопасности.

По дороге домой в среду мы узнали, что госпитальное судно Красного Креста «Кентавр» было торпедировано в море, неподалеку от острова Стрэдброук. Передают, что было убито или утонуло более 250 солдат и медсестер. Сколько оборванных жизней, семей, пораженных жесточайшим ударом! Клянусь, вся страна в шоке.

А здесь, у Джерменов, все идет своим чередом, в основном благополучно. Хотя на днях, вечером, Эллен обмолвилась, что в случае какого-то несчастья со мной – необязательно, конечно, что оно произойдет, поспешила добавить она, – они с Клаусом с радостью удочерили бы Лулу. Она, казалось, нервничала при этих словах, и у меня создалось впечатление, что она чего-то недоговаривает.

Я скрыла свое огорчение, показав красивое кольцо твоей матери и объяснив, что, как только ты вернешься из армии, мы с тобой поженимся. При этой новости Эллен прослезилась и поздравила меня, но я чувствую, что ее реакция – всего лишь верхушка айсберга. Трудно объяснить, но я начинаю припоминать другие ее как бы невзначай сделанные замечания. «Как ты молода, Айлиш, – говорит она и хмурится с деланой озабоченностью. – Всего девятнадцать лет, и совсем одна. Ты и сама-то кажешься почти ребенком». Совсем недавно она сказала: «Наша дорогая маленькая Лулу – солнечный луч в моей в остальном печальной жизни».

Я действительно стараюсь помнить, какой доброй она была и как спасла меня в тот день от инспекторов из Бюро и их бесконечных вопросов и бланков. И стараюсь помнить, что без моей работы у Джерменов я была бы беззащитна перед людьми, которые приходят с бледными сочувствующими лицами, разговорами о Библии и официальными объяснениями, а потом забирают твоего ребенка.

* * *

7 декабря 1943 года

Любимый, в последнее время я испытываю беспокойство, подгоняемая странным чувством, что время истекает. Эллен постоянно говорит мне, чтобы я снизила темп, чтобы не торопилась, не изнуряла себя, но я не могу иначе.

Вскакиваю с постели с проблеском зари, умываю, одеваю и кормлю Лулу – мне повезло, что она любит свою еду и не оставляет ни крошки из того, что я ей даю. Кажется, что, пока не наступит момент завалиться спать, я постоянно ношусь, как безмозглая курица: чищу, натираю, подметаю, собираю овощи, вытираю расплесканную воду, целую поцарапанные коленки, варю еду огромными кастрюлями или пеку хлеб для все увеличивающегося числа людей на постое у Джерменов.

Я ни минуты не сижу спокойно. Даже если бы я могла каким-то чудом найти время, чтобы дать отдых ногам, я бы им не воспользовалась. Внутри меня тикает бомба с часовым механизмом, отсчитывая секунды – до какого конца, понятия не имею. Я все возвращаюсь воспоминаниями к той ночи в домике поселенцев, к нашей последней ночи вдвоем. Сэмюэл, помнишь, как я расстроилась, увидев чье-то бледное лицо в окне? Настаивала, что это был призрак. Но в душе-то я уже тогда знала, что видела.

Я видела смерть, Сэмюэл. А смерть видела меня.