– Что конкретно ты делаешь в той школе? – однажды вечером спросила Стефани, когда они собирались поужинать. Стоявшая в духовке кастрюля дышала ароматом цыпленка, но овощам в микроволновке требовались их положенные семь минут.

– Сижу, наблюдаю.

– А можешь чем-нибудь помочь?

– Позднее. А пока я занимаюсь тем, что мне лучше всего удается – складываю из фрагментов картину. Из восьми элементов. – Даймонд говорил равнодушным тоном, хотя знал, что жену заденут его слова. Иногда он испытывал странное удовольствие, выставляя себя в роли жертвы едким замечаниям Стефани.

– Сколько фрагментов умудрился потерять?

– Злючка. Ни одного. Они размером с твою голову.

– Это, я так понимаю, на благо детей?

– Естественно.

– То есть ты собираешь вместе с ними?

Даймонд улыбнулся:

– На это можно только надеяться. Я собираю, они растаскивают.

– Наоми тоже в вашей компании?

– Наоми? Нет.

– Почему? Складывать картинки – из тех элементарных занятий, когда уже все сказано и сделано. Язык не требуется.

– Она ни в чем не участвует. Абсолютно пассивна.

– Боится остальных?

– Девочка вела себя так же до того, как оказалась в школе.

– Чем-то напугана?

Даймонд кивнул. Жена наверняка права.

– Но в школе настаивают, что она страдает аутизмом?

– Диагноз не окончательный. Аутизм – удобный ярлык для целого спектра не приспособленных к окружающей среде детей. Клайв, например, устраивает беспорядок и стремится забиться в угол, где, как ему кажется, безопасно. Наоми на него нисколько не похожа. Сидит там, где ей говорят, но выключена из действительности. Ее поведение отличается от поведения Клайва, однако их обоих считают больными аутизмом. Разве так можно?

Его рассуждения были прерваны пятью электронными сигналами. Микроволновая печь являлась символом более благополучных времен. Питер купил ее в тот день, когда уходил из полиции, но она казалась старше, обильно заляпанная во время ремонта в кухне. Некоторые пятна так и не удалось отмыть.

– Овощи надо еще немного подержать в духовке, – напомнила Стефани. – Ты не забыл Максин Бекингтон, одну из моих девчонок-скаутов? Она недолго продержалась в группе, хотя у нее светлая голова.

– Может, именно поэтому, – предположил Даймонд.

– Что?

– Долго не продержалась. Если, как ты утверждаешь, у нее была светлая голова. Наверное, не понравилось отплясывать вокруг поганки только потому, что ее объявили фаллическим символом.

Жена обожгла его взглядом.

– Вот что я хотела сказать: у Максин был братик – предмет зависти всех матерей – покладистый малыш, готовый лежать в коляске, на сколько бы его ни оставляли. Я его видела – ангелоподобный карапуз с потрясающими большими голубыми глазами. Он никогда не плакал. Не мешал родителям спать по ночам. Но прошло время, и этот ангельский ребенок стал вызывать у них беспокойство. Они заметили, что он вообще не плачет, даже когда голоден. Если бы родители не придерживались заведенного распорядка кормежки, ребенок голодал бы и не жаловался. Вот как бывает: то, что сначала казалось Божьим даром, обернулось причиной большой тревоги. И небезосновательно. Впоследствии ему поставили диагноз – аутизм. Твоя Наоми на него похожа.

– Могу представить, что в младенчестве она вела себя именно так, но сравнивать все равно нельзя, – возразил Питер.

– Почему?

– От Масгрейв я усвоил хотя бы то, что диагноз «аутизм» должен ставить специалист. Любые признаки – отчужденность, странные движения, трудности с речью – могут характеризовать другие состояния. Аутизм определяется по целому ряду симптомов. Их сочетание разнится. Не все младенцы ведут себя так, как тот ребенок, о котором ты говорила. Некоторые буянят и плачут с первого дня жизни и не хотят, чтобы их утешали.

– Кошмар для матерей, – вздохнула Стефани. – А на вид нормальные дети.