Титус один - Мервин Пик (1959)

Малыш, а с ним отец и мать, беженцы с Железного Берега, сидят друг против друга за столом. Отец разыгрывает свои карты, используя для этого лишь малую часть мозга. Все остальное – орудие острое, как коса, – пребывает далече отсюда, в чистом царстве уравнений.

Его супруга, женщина с массивными челюстями, бросает на него привычно гневные взгляды. Как и всегда, она уже выиграла столько условных денег, что хватило бы на дюжину состояний. Но, насколько она способна судить, здесь, в Подречье, да и где бы то ни было, денег для них нет. Все пошло вкривь и вкось. Дядя ее был некогда генералом, а брата и вовсе однажды представили герцогу. И что теперь от этого толку? Те были настоящими мужчинами. А у мужа только и есть что голова. Не следовало им покидать Железный Берег. И жениться тоже не следовало, а что касается сына… лучше б ему было и не рождаться. Женщина обращает к мужу костлявое лицо. Каким холодным он выглядит: каким бесполым!

Она поднимается на ноги.

– Мужчина ты или нет? – кричит она.

– Прелестный вопрос! – отзывается голос, похожий на звук треснувшего колокола. – «Мужчина ты или нет?» – спрашивает она. Как забавно! Как шаловливо! Ну-с, господин Зет? Мужчина ли вы?

Блестящий, умеющий отчетливо выражать свои мысли, господин Зет обращает опушенные белыми ресницами глаза к жене, но видит лишь Tx1/4 p3/4 = 1/2 – prx1/4 (инвертированное). Следом он обращает их же к стройному, гибкому человеку с надтреснутым голосом и вдруг понимает, что последние три года конструктивного мышления он потратил впустую. Исходные посылки его были неверны. С какой это стати решил он, будто Вселенной присуще внутреннее устроение?

Сообразив, что достучаться до этого господина не проще, чем добраться до горизонта, Треск-Курант отбрасывает со лба волосы, смеется, как карильон, и не обинуясь, машет рукой партнерам по картам, словно бы говоря: «Ну разве не чудо?»

Однако партнер его, трезвый и рассудительный Возник, никакого тут чуда не видит и потому откидывается, полузакрыв глаза, на спинку кресла. Человек он плотный, вдумчивый, не склонный к экстравагантности ни в мыслях, ни в поступках. Он внимательно следит за Треск-Курантом, поскольку тот имеет склонность выходить за рамки приличия.

Да, Треск-Курант счастлив. Жизнь для него состоит из «сейчас» и ничего кроме «сейчас». Прошлое забывается им, едва миновав, а концепция будущего ему и вовсе безразлична. Зато мимолетный миг заполняет его целиком. Есть у него привычка трясти головой – не по причине несогласия с чем бы то ни было, но из-за пикантности самого бытия. Он мотает головой туда и сюда, так что кудри его выделывают курбеты.

– Тот еще типчик, ваш муж, – восклицает Треск-Курант, перегибаясь через стол и хлопая госпожу Зет по весноватому запястью. – Он безупречен, а? А? А? Но такой угрюмый… Почему он не играет, не веселится?

– Ненавижу мужчин, – отвечает госпожа Зет. – И вас в том числе.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

– Иона, милый, ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает старая-старая женщина.

– Конечно. А что такое, белочка? – старик разглаживает бороду.

– Я, похоже, задремала.

– А я все гадал… Все гадал…

– И мне приснился сон, – говорит старуха.

– О чем?

– Не помню… что-то такое про солнце.

– Солнце?

– Огромное круглое солнце, которое грело нас когда-то давно.

– Да, я тоже его помню.

– А лучи помнишь? Длинные, ласковые лучи…

– Где же мы тогда были?..

– Где-то на юге.

Старушка поджимает губы. Глаза ее так устали. Руки движутся, движутся, распутывая пряжу, и старик глядит на нее с таким выражением, словно в мире нет существа милее.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – откинув голову, трескливо, как фаянсовая посуда, зареготал Треск-Курант.