Корабль мертвых - Бруно Травен (1926)

– Эй, янки!

Не обращая внимания на этих быков, выпиваешь свою бутылку и собираешься уходить.

Вдруг из какого-нибудь угла раздается голос:

– Who won the war (кто победил), янки?

Хотел бы я знать, какое мне до этого дело? Я не победил, это я знаю наверно. И те, что считают себя победителями, тем тоже не приходится смеяться; они были бы рады, если бы никто об этом не говорил.

– Эй, янки!

Что тут скажешь, если ты один среди двух дюжин красноголовых быков? Скажешь: «Мы!» – будет потасовка. Скажешь: «Французы!» – будет потасовка. Скажешь: «Я» – они рассмеются, и все же будет потасовка… Скажешь: «Английские колонии: Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка» – будет потасовка. Не скажешь ничего – значит: «Мы, американцы!», и опять будет потасовка… Сказать: «Вы победили!» – было бы бессовестной ложью, а лгать мне не хочется. Значит, так или иначе будет потасовка; от нее никак не избавишься. Вот они каковы, эти быки, а нам еще говорят: «Ваши братья из Великобритании». Не мои, во всяком случае. А потом они же еще и удивляются, что не выносишь их запаха.

– С какого вы корабля? – спрашиваю я.

– А ты, янки, что здесь делаешь? Мы еще не видели здесь ни одного янки.

– Мой корабль ушел из-под носа, и я жду другого.

– Без страхового полиса, ге?

– Вы угадали.

– Хочешь улизнуть отсюда?

– Во что бы то ни стало.

– Мы на «Шотландце».

– А куда идете? – спросил я.

– В Болонью. Туда мы можем тебя довезти. Дальше нельзя. Боцман у нас собака.

– Ладно. Хотя бы до Болоньи. Когда вы снимаетесь?

– Самое лучшее, если ты придешь в восемь. В это время боцман как раз выпивает. Мы будем стоять на палубе. Если шапка будет у меня на затылке, можешь подняться; если же нет, то подождешь. Не ходи только слишком много у нас под носом. Если же тебя поймают, дай лучше побить себе морду, но не выдавай нас. Здесь дело чести, понял?

В восемь часов я был на месте. Шапка сидела на затылке. Боцман был пьян, как стелька, и не протрезвился до самой Болоньи. Тут я вышел и очутился во Франции.

Я разменял свои деньги на французские франки. Потом отправился на вокзал, где стоял экспресс «Болонья – Париж». Взял билет до первой станции и сел в поезд.

Французы слишком вежливы, чтобы беспокоить пассажиров в дороге.

Так я доехал до Парижа. Но тут стали проверять билеты, а у меня билета не оказалось.

Опять полиция. Ну конечно! Да и как дело могло бы обойтись без полиции? Пошло невероятное коверканье языка. Я – несколько слов по-французски, они – несколько слов по-английски. Большую часть того, что они говорили, мне приходилось отгадывать: «Откуда я?» – «Из Болоньи».– «Как я попал в Болонью?» – «На корабле». – «Где моя корабельная карточка?» – «У меня ее нет».

– Что, у вас нет корабельной карточки?

Этот вопрос я понял бы, если бы ко мне обратились даже по-санскритски, потому что жесты и тон, с которыми этот вопрос предлагается, всегда так у всех одинаковы, что ошибиться невозможно.

– Паспорта у меня тоже нет. И никакого удостоверения. У меня вообще нет никаких бумаг. И никогда не было.

Все это я произношу залпом, без передышки. По крайней мере, им не придется ставить мне этих вопросов и терять время. Я вижу, что они озадачены, потому что одну минуту ни один из них не знает, что сказать и что спросить. К счастью, у них остается случай с билетом, которого у меня не оказалось. И на следующий день опять начинается допрос. Я спокойно предоставляю им говорить. Я ничего не понимаю. В конце концов, мне становится ясно, что меня ожидает десять дней заключения за мошенничество на железной дороге или нечто подобное. Точно не знаю, за что. Да мне это и безразлично. Главное то, что я в Париже.

Мое пребывание в тюрьме было очень забавно.

Первый день. Водворение, купанье, осмотр, чистое белье, распределение по камерам. Первый день прошел.