Лароуз - Луиза Эрдрич (2016)

Ландро, который, будучи мужчиной, верил в трагическую историю влюбленной учительницы, проявлял к ней заботу, будучи убежден, что она мужественно смотрит в лицо всему, что творится в мире. Однако сегодня он с тревогой увидел, что ее взгляд погас, стал пустым, и она явно хотела поудобней устроиться в своем откидывающемся кресле. Возможно, у нее начался очередной приступ из-за того, что он сделал.

– Не беспокойся обо мне, – сказала она. – Это займет немало времени, да? Ты хороший мальчик, и я благодарна, что ты пришел помочь мне в такой момент.

– Я не могу просто сидеть, ничего не делая, – возразил он и попытался уговорить ее на одну или две дозы опиата.

– Это делает меня невменяемой.

Она взглянула на него через толстые, как бутылочное стекло, линзы. Глаза были полны слез.

– Вы, наверное, с нетерпением ждете, когда я закончу с вашими коврами? – спросил он, и его собственные слова показались ему не то смешными, не то жалкими. Но она не обратила внимания на то, что он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Ты даже не представляешь, какое наслаждение я от этого получаю, – ответила она. – Начинай.

Он выпил чай и принес машину для чистки ковров.

Ландро передвинул с ковра откидывающееся кресло, этажерку и телевизор со столиком, на котором тот стоял. Он залил воду в бак, развел в ней жидкое мыло и приступил к чистке. Машина издавала мурлыкающие, клокочущие звуки. Он двигал ее взад и вперед. Урчание было низким и завораживающим. Неудивительно, что миссис Пис прикрыла веки, и на ее лице появилась блаженная улыбка. Когда он закончил, она открыла глаза и встала, чтобы деловито пройтись вдоль краев еще мокрого ковра. Он поставил ковромоечную машину подальше и сел, чтобы съесть кусок кофейного торта с джемом из коринки, которым она его угостила. Затем она ответила на телефонный звонок и сказала, что ей надо помочь Элке закапать глазные капли. Она вышла, и в коридоре раздались удаляющиеся звуки шагов ее обутых в шлепанцы ног.

Когда дверь закрылась, Ландро пошел в ванную. Он проверил аптечку, как делал всегда, желая убедиться, что запас лекарств достаточен, а срок их годности не истек. Две баночки были пусты, и Ландро поставил их на стол. Когда Лароуз вернулась, он сказал, что зайдет в аптеку больницы и возьмет новые.

– Прежде чем уйдешь, – сказала она, – посмотри-ка сюда.

Лароуз открыла шкаф. Там лежали аттестаты, ломкие от времени школьные ведомости, вырезки со стихами, стопки старых писем, восходящие ко временам первой в их роду женщины по имени Лароуз. За них Эммалайн называла мать «историческим обществом». Миссис Пис взяла с нижней полки большую черную видавшую виды жестяную коробку. На ее крышке были нарисованы три увядшие розы. Знакомые дарили ей вещи с розами из-за ее имени, и, наверное, то же самое происходило с ее матерью, потому что коробка была очень старой. Миссис Пис держала в ней бумаги нестандартного размера – афоризмы, газеты, фотографии, истории собак, свои собственные сочинения. Ее почерк, завитки ее имени, наполняли Ландро воспоминаниями о той поре, когда Эммалайн была совсем юной.

– На что именно я должен смотреть?

Она протянула ему листок – экземпляр стихотворения «Непокоренный»[22]. Его заучивали наизусть многие поколения ее учеников.

– Сохрани.

– Я до сих пор его помню. Это просто жестокая сила обстоятельств, вот и все, – ответил он.

– Очень жестокая, – подтвердила она и дала ему еще один листок.

Он посмотрел на лист бумаги, вырванный из тетради для школьных прописей. Он помнил такие. На их обложке красовался индейский вождь. Листок был весь исчеркан рукой Ландро, он узнавал свой почерк, но не мог вспомнить, когда это написал и зачем. «Я не буду убегать», – обещал он снова и снова.

– Я заставила тебя написать эти слова на десяти страницах, но сохранила лишь эту, – пояснила Лароуз.

Она положила тонкую маленькую руку ему на плечо. От ее пальцев мгновенно распространилось тепло.