Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Поверьте мне на слово, мисс Таггарт, не мучайте себя. То, что вы хотели сделать, сделать невозможно.

Дэгни чувствовала, что с каждым мгновением Денеггер удаляется от нее куда-то, где она уже не сможет догнать его, но между ними еще оставался узенький мостик, и нужно было торопиться. Она подалась вперед и очень спокойно произнесла:

— Вы помните, что думали и чувствовали, кем были три часа назад? Вы помните, что значат для вас ваши шахты? Помните «Таггарт трансконтинентал» и «Реардэн стил»? Ответьте мне во имя этого. Помогите мне понять. — Ее голос выдавал с трудом сдерживаемое напряжение.

— Я скажу все что могу.

— Вы решили уйти в отставку? Оставить свой бизнес?

— Да.

— Он ничего не значит теперь для вас?

— Теперь он значит для меня больше, чем когда-либо прежде.

— Но вы собираетесь оставить его?

— Да.

— Почему?

— На этот вопрос я не отвечу.

— Вы любили свою работу, ничего, кроме работы, не признавали, презирали любое проявление пассивности и самоотречения — и вы отказались от жизни, которую любили?

— Нет, я просто понял, как сильно ее люблю.

— И вы намерены жить без труда и цели?

— Почему вы так думаете?

— Вы собираетесь заняться угольной промышленностью где-то в другом месте?

— Нет, не угольной промышленностью.

— Что же вы собираетесь делать?

— Я еще не решил.

— Куда вы собираетесь ехать?

— Я не могу ответить.

Дэгни сделала минутную передышку, чтобы собраться с силами и сказать себе: не показывай, что что-то чувствуешь, не допускай, чтобы это сломало мостик; затем произнесла таким же спокойным, ровным голосом:

— Вы осознаете, как ваш уход скажется на Хэнке Реардэне, на мне, на всех нас, кто остался?

— Да, и намного полнее, чем вы, — на данный момент.

— И это ничего не значит для вас?

— Это значит больше, чем вы думаете.

— Так почему же вы бросаете нас?

— Вы не поверите, и я не стану объяснять, но я не бросаю вас.

— Мы несем огромное бремя, а вам безразлично, что нас разорвут бандиты?

— Напрасно вы так уверены в этом.

— В чем? В вашем безразличии или в нашей гибели?

— И в том, и в другом.

— Но вы знаете, знали сегодня утром, что это битва не на жизнь, а на смерть, и мы — вы были одним из нас — против бандитов.

— Если я отвечу, что я знаю это, а вы — нет, вы подумаете, что я говорю бессмыслицу. Поэтому понимайте как знаете, но это мой ответ.

— Вы скажете мне, что это значит?

— Нет. Вам решать.

— Вы хотите отдать мир бандитам. Мы — нет.

— Не будьте так уверены ни в том, ни в другом.

Дэгни беспомощно замолчала. Странностью в его поведении была простота. Он был совершенно естественен и, несмотря на оставшиеся без ответа вопросы и трагическую тайну, выглядел так, будто секретов больше не осталось и необходимости в тайне никогда не существовало.

Но, внимательно посмотрев на него, Дэгни заметила брешь в его радостном спокойствии: она заметила, что он борется с какой-то мыслью. Денеггер немного поколебался и с усилием произнес:

— Что касается Хэнка Реардэна… Вы не сделаете мне одолжение?

— Конечно.

— Скажите ему, что я… Видите ли, я никогда не задумывался о людях, хотя его всегда уважал. Но до сегодняшнего дня я не знал, что я… что он был единственным человеком, которого я любил… Просто передайте ему это и скажите, что мне бы хотелось… Нет, пожалуй, это все, что я могу ему сказать… Возможно, он проклянет меня… А возможно, нет.

— Я передам ему.

Услышав в голосе Денеггера боль, Дэгни почувствовала такую симпатию к нему, что решилась предпринять еще одну, последнюю попытку:

— Мистер Денеггер, если я стану умолять на коленях, подберу слова, которые еще не нашла, будет ли… есть ли шанс остановить вас?

— Нет.

Через мгновение Дэгни вяло спросила:

— Когда вы уходите?

— Сегодня вечером.