Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

Филипп переводил взгляд с матери на Реардэна. Он был похож на человека, который думал, что стоит на прочном граните, и вдруг обнаружил, что это тонкий лед, с грохотом трескающийся вокруг.

— Но я… — Он запнулся и замолк, его голос звучал как шаги, проверяющие лед на прочность. — Разве я не имею свободы слова?

— В собственном доме. Не в моем.

— Разве у меня нет права на собственные мысли?

— Только за собственный счет. Не за мой.

— Ты не терпишь расхождения во мнениях?

— Не тогда, когда я оплачиваю счета.

— Ты ничем, кроме денег, не интересуешься?

— Интересуюсь. Тем, что это мои деньги.

— И ты не хочешь принять во внимание другие вы… — Он чуть не сказал «высокие», но передумал. — Другие аспекты?

— Нет.

— Но я не твой раб.

— Может, я — твой?

— Не понимаю, о чем ты. — Он запнулся. Он понимал, что имелось в виду.

— Нет, — произнес Реардэн, — ты мне не раб. Ты волен уйти отсюда в любое время, когда захочешь.

— Я… я не о том.

— А я — о том.

— Не понимаю…

— Разве?

— Ты всегда знал мои… политические взгляды. Ты никогда раньше не возражал.

— Да, верно, — тяжело произнес Реардэн. — Возможно, я должен объясниться, если ввел тебя в заблуждение. Я пытался не напоминать тебе, что ты живешь за мой счет. Я считал, что уместнее об этом помнить тебе. Я думал, что любой человек, принимающий помощь другого, знает, что основным мотивом дающего является добрая воля и что в ответ следует платить той же доброй волей. Теперь я вижу, что ошибался. Ты получал еду, не заработав ее, и заключил, что любовь и привязанность тоже не нужно зарабатывать. Ты сделал вывод, что я самый безобидный в мире человек, на которого можно наплевать именно потому, что ты от меня во всем зависишь. Ты заключил, что я не напомню тебе об этом, что меня свяжет страх задеть твои чувства. Хорошо, давай откровенно: ты — объект благотворительности, чей кредит уже давным-давно исчерпан. Какую бы любовь я ни испытывал к тебе когда-то, она прошла. У меня нет ни малейшего интереса ни к тебе, ни к твоей судьбе, ни к твоему будущему, у меня нет никаких причин кормить тебя. Если ты покинешь мой дом, мне безразлично, сдохнешь ты с голоду или нет. Таково твое положение здесь, и надеюсь, ты будешь помнить об этом, если хочешь остаться. Если нет, убирайся.

Филипп втянул голову в плечи, Реардэн никак не отреагировал.

— Не воображай, будто мне доставляет удовольствие здесь жить, — сказал Филипп; его пронзительный голос прозвучал безжизненно. — Если ты думаешь, что я счастлив, ошибаешься. Я все что угодно отдал бы, лишь бы убраться отсюда. — Слова были дерзкими, но голос звучал осторожно. — Если ты так думаешь, мне лучше уйти. — Слова были утверждением, но голос поставил знак вопроса в конце фразы и ждал; ответа не последовало. — И тебе незачем беспокоиться о моем будущем. Мне не нужно ничьих подачек. Я сам могу позаботиться о себе. — Слова были адресованы Реардэну, но глаза смотрели на мать; она молчала, она боялась пошевелиться. — Я всегда хотел ни от кого не зависеть, всегда хотел жить в Нью-Йорке, рядом со своими друзьями. — Голос понизился, и Филипп добавил в безличной размышляющей манере, словно ни к кому не обращаясь: — Конечно, у меня возникнут проблемы, связанные с поддержанием определенного социального статуса… Не моя вина, что меня будет стеснять фамилия, ассоциирующаяся с миллионами… Мне потребуется определенная сумма на год или два… чтобы жить подобающим образом.

— От меня ты денег не получишь.

— Разве я их у тебя просил? Не воображай, что я не смогу достать их, если захочу! Не воображай, что я не смогу уехать. Меня бы через минуту здесь не было, если бы я думал только о себе. Но я нужен маме, если я ее брошу…

— Не объясняй.