Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

Реардэн встал, когда судьи попросили его об этом. На нем был серый костюм, у него были светло-голубые глаза и светлые волосы; но не цвета заставляли его фигуру казаться холодно непримиримой, а то, что костюм был дорогой и неброский, говоривший о принадлежности к строгому роскошному офису богатой корпорации, этот костюм относился к эпохе цивилизации и контрастировал с окружающей обстановкой.

Люди знали из газет, что этот человек олицетворяет зло богатства; и так как они восхваляли добродетель целомудрия, а затем бежали смотреть любой фильм, на афишах которого была изображена полураздетая женщина, они пришли посмотреть на него; зло, в конце концов, не так безнадежно банально, чтобы в него не верить. Они смотрели на Реардэна без восторга — они давным-давно утратили способность испытывать подобные чувства; они испытывали любопытство и легкое пренебрежение к тем, кто внушал им, что ненавидеть этого человека их долг.

Несколько лет назад они насмехались бы над его респектабельным видом. Но сегодня они видели за окном низкое синевато-серое небо, обещающее первую вьюгу долгой и тяжелой зимы; нефть исчезала, а угольные шахты были не в состоянии выдержать истерическую схватку с зимой. Люди в зале помнили, что слушается дело, которое стоило им услуг Кена Денеггера. Ходили слухи, что производительность компании «Денеггер коул» за месяц ощутимо уменьшилась; в газетах сообщалось, что это лишь вопрос реорганизации, так как двоюродный брат Денеггера преобразовывал взятую под свое руководство компанию. На прошлой неделе газетные передовицы сообщили о катастрофе на стройплощадке: рухнули некачественные стальные балки, убив четверых рабочих. В газетах не упоминалось, но все знали, что балки изготовлены «Ассошиэйтэд стил», компанией Орена Бойла.

Люди рассаживались в тяжелой тишине зала, без надежды поглядывая на высокую фигуру в сером костюме, — они утратили способность надеяться. На их бесстрастных лицах застыл знак вопроса; знак вопроса стоял над всеми благочестивыми лозунгами, которые они слушали годами.

Газеты ворчали, что причиной бедствий страны, как показывает данное дело, является эгоизм богатых промышленников. Они утверждали, что именно такие люди, как Реардэн, виноваты в дефиците продуктов, ухудшении погоды и износе домов; что если бы не люди, нарушающие указы и препятствующие планам правительства, то давным-давно было бы достигнуто процветание; что такие люди, как Реардэн, движимы лишь стремлением к наживе. Последнее утверждалось без объяснений и уточнений, словно наклеивалась этикетка «Зло».

Люди в зале суда помнили, что те же самые газеты меньше двух лет назад вопили, что продукция «Реардэн стил» должна быть запрещена, потому что ее производитель подвергает людей опасности из-за своей жадности. Они помнили, что этот человек в сером первый проехал по железнодорожному мосту, сделанному из его металла. Теперь он предстал перед судом за корыстное преступление — утаивание от общества металла, который сам же и предложил на рынок.

Согласно процедуре, установленной указами, дела подобного характера рассматривались не присяжными, а комиссией из трех судей, назначенных ОЭПом. Процедура, установленная указами, оглашалась как неофициально-демократичная. По такому случаю из старого зала суда Филадельфии убрали скамью судьи, вместо нее поставили стол на деревянной платформе; это придавало помещению атмосферу собрания, где президиум пытается облапошить умственно отсталую публику.

Один из судей зачитал обвинение.

— А теперь вы можете высказаться в свое оправдание, — объявил он.

Стоя лицом к судейскому столу, Хэнк Реардэн ответил несгибаемо-чистым тоном:

— У меня нет оправданий.

— Вы… — Судья запнулся; он не ожидал такого поворота. — Вы отдаете себя на милость суда?

— Я не признаю права этого суда судить меня.

— Что?

— Я не признаю права этого суда судить меня.