Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Нет! — Этот вскрик был невольным и совершенно тщетным, ведь единственным доводом Франциско была отчаянная искренность, которую Реардэн все равно отвергнет.

— Нет? Значит, ты пришел сюда по делу? Ставишь ловушку вроде той, которую в свое время приготовил для меня? Каким же образом ты собираешься обмануть Дэгни?

— Я пришел сюда… не для того, чтобы… решать деловые проблемы.

— В таком случае какова же цель твоего визита?

— Если вы все еще верите мне, могу сказать только, что в мои планы… не входят ни предательство, ни измена.

— Неужели ты считаешь, что можешь в моем присутствии упоминать слово «предательство»?

— Когда-нибудь я отвечу на этот вопрос. Но не сегодня.

— Тебе не по душе напоминание о прошлом? Ведь с тех пор ты старался держаться подальше от меня. Ты не ожидал столкнуться со мной здесь? И не хотел встречаться со мной лицом к лицу?

Однако Хэнк понимал, что Франциско, как никто другой, готов принять вызов, — он видел и прямой взгляд, ищущий встречи с его взглядом, и спокойное лицо, не выражавшее никаких эмоций, не молящее о помощи и защите, готовое выдержать все, что бы ни случилось. Хэнк видел открытый, смелый взгляд — лицо человека, которого он любил, который освободил его от чувства вины, — и поймал себя на мысли, что против воли это лицо завораживает и притягивает его, несмотря на нетерпение, с которым он весь этот месяц ждал встречи с Дэгни.

— Если тебе нечего скрывать, отчего ты не защищаешься? Почему ты здесь? И почему мой приход так потряс тебя?

— Прекрати, Хэнк! — крикнула Дэгни и отступила, осознав, что ожесточенность сейчас чрезвычайно опасна.

Мужчины обернулись в ее сторону.

— Позволь мне ответить первым, — тихо отозвался Франциско.

— Я же говорил тебе, что больше не хочу его видеть, — сказал Реардэн. — Мне жаль, что это происходит именно здесь. К тебе это никоим образом не относится, но с ним я должен рассчитаться.

— Если такова ваша цель, — с трудом проговорил Франциско, — то разве вы ее еще не достигли?

— В чем дело? — Лицо Реардэна застыло, его губы едва шевелились, однако в голосе звучали насмешливые нотки. — Значит, вот как ты просишь прощения?

Какую-то долю секунды Франциско молчал, сделав над собой еще большее усилие.

— Да… если хотите, — ответил он.

— А ты — ты проявил милосердие, когда распоряжался моим будущим?

— У вас есть все основания думать обо мне, как вам заблагорассудится. Но поскольку это не относится к мисс Таггарт… разрешите мне откланяться.

— Нет! Ты хочешь уйти от ответа, как все трусы? Хочешь удрать?

— Я в вашем распоряжении где угодно и когда угодно. Но мне бы не хотелось, чтобы наш разговор происходил в присутствии мисс Таггарт.

— Почему? Я хочу, чтобы все происходило при ней, поскольку этот дом единственное место, куда тебе нельзя было приходить. Мне больше нечего от тебя защищать, ты отнял больше, чем все это ворье, ты разрушил все, к чему прикасался, но существует одна вещь, к которой ты никогда не притронешься.

Реардэн знал, что отсутствие эмоций на лице Франциско является главным доказательством их наличия, свидетельством отчаянной попытки удержать их под контролем; он знал, что это пытка и что он, Реардэн, идет на поводу у чувства, напоминающего наслаждение, испытываемое садистом. Только теперь он не в состоянии был ответить на вопрос, кого он терзает — Франциско или самого себя.

— Ты хуже бандита — ты предаешь, полностью понимая, что именно ты предаешь. Не знаю, какой порок движет тобой, но хочу, чтобы ты уяснил, что есть вещи, которые неподвластны тебе, твоим стремлениям и злому умыслу.

— Сейчас… вам не стоит меня… бояться.