Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Через час я должен уехать.

— Уехать?

— Джон, я приехал только для того, чтобы сообщить тебе, что в этом году не смогу остаться.

Последовало молчание, потом Галт тихо и серьезно произнес:

— Неужели так скверно, что бы там ни было?

— Да. Может… может, я вернусь до конца месяца. Не знаю. — Он прибавил, делая, видно, отчаянное усилие: — Не знаю, надеяться ли, что удастся справиться за это время.

— Франциско, у тебя еще хватит сил для шока?

— Меня уже ничто не может шокировать.

— У меня остановился человек, которого ты должен повидать. Тебя это поразит, так что лучше тебе знать, что этот человек не из наших.

— Что? Не из наших? И в твоем доме?

— Позволь, я тебе все расскажу, как…

— Нет уж! Это я должен видеть сам!

Она услышала презрительный смех Франциско и быстрые шаги. Дверь в ее комнату распахнулась, и Дэгни смутно запомнила, что закрыл ее Галт, оставив их наедине.

Сколько времени Франциско смотрел на нее, она не помнила, потому что полное сознание вернулось к ней в тот момент, когда она увидела его перед собой на коленях; он бросился к ней, прижался лицом к ее ногам, все его тело дрожало, потом замерло, дрожь передалась ей и вывела ее из оцепенения.

Она с удивлением осознала, что нежно гладит рукой его волосы и думает, что у нее нет на это права, чувствует, как из ее руки будто изливается умиротворяющий поток и обволакивает их обоих, разглаживая прошлое. Франциско не двигался, не издавал ни звука, все, что он должен был сказать, говорила его поза.

Когда Франциско поднял голову, он выглядел так же, как ощущала себя она, впервые очнувшись в этой долине: будто в мире никогда не существовало боли. Он смеялся.

— Дэгни, Дэгни, Дэгни… — Его голос звучал так, будто это было не долго скрываемое признание, которое прорвалось наружу, а простое повторение давно известного, неоднократно высказанного, что теперь просто смешно утаивать. — Конечно, я люблю тебя. Ты испугалась, когда он заставил меня сказать это? Я повторю это столько раз, сколько ты захочешь: я люблю тебя, дорогая, люблю и всегда буду любить… Не бойся меня… Неважно, если мне больше не знать тебя, какое это имеет значение? Ты жива, ты здесь, и теперь ты все знаешь. И все оказалось так просто, правда? Тебе понятно, как все получилось и почему я должен был покинуть тебя? — Он обвел рукой долину: — Вот она, теперь это и твоя земля, твое царство, твой мир… Дэгни, я всегда любил тебя, и именно любовь заставила меня покинуть тебя.

Он схватил ее руки, прижал к своим губам и так держал; это был не поцелуй, а долгожданный отдых; речь будто отвлекала его от главного факта — ее присутствия здесь; его разрывало желание высказать сразу многое, распирало множество слов, скопившихся за годы молчания.