Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Я ни разу в жизни не нарушал данного мною слова. Мне наплевать, что решит суд. Я обещал подчиняться большинству, и я вынужден подчиниться.

— А ты мог ожидать, что это большинство так поступит с тобой?

— Нет. — По его бесстрастному лицу пробежала тень. — Нет. Я этого не ожидал. Они целый год говорили об этой резолюции, но я не верил. Даже когда началось голосование, я все еще не верил, что это может случиться. — Он говорил мягко, не глядя на нее и все еще переживая в душе бессильное удивление.

— Чего же ты ожидал?

— Я думал… Они говорили, что все мы должны работать во имя всеобщего блага. Мне казалось, что то, что я сделал в Колорадо, было во благо — во благо для всех. Я думал, что делаю хорошее дело.

— Глупец! Неужели ты не понимаешь, что тебя именно за это и наказали — за то, что ты делал свое дело.

Он покачал головой:

— Я этого не понимаю и не вижу никакого выхода.

— Разве ты обещал им уничтожить себя?

— Мне кажется, ни у кого из нас уже просто нет выбора.

— Что ты хочешь сказать?

— Дэгни, сейчас весь мир в ужасном состоянии. Не знаю, что с ним произошло, но что-то ужасное. Люди должны объединиться и найти выход из сложившегося положения. Кто же, если не большинство, должен решать, что делать? Мне кажется, что это единственный справедливый способ принятия решений, во всяком случае, я другого не вижу. В данном положении без жертв не обойтись, и раз уж это выпало мне, я не имею никакого права жаловаться. Правда на их стороне. Люди должны объединиться.

Она вся дрожала от гнева, и ей пришлось сделать невероятное усилие, чтобы ее голос звучал спокойно:

— Если это достигается такой ценой, то будь я проклята, если захочу так жить с людьми на одной планете. Если остальные могут выжить, лишь уничтожив нас, то почему мы вообще должны хотеть, чтобы они выжили? Нет ничего, что могло бы оправдать самопожертвование. Ничто не может оправдать превращения людей в жертвенных животных. Ничто не может оправдать истребление лучших. Человека нельзя наказывать за способности, за умение делать дело. Если уж это справедливо, то лучше нам всем начать убивать друг друга, поскольку никакой справедливости в мире не осталось.

Он ничего не ответил. Он смотрел на нее с выражением полного бессилия.

— Ну как? Можно жить в таком мире? — спросила она.

— Я не знаю, — прошептал он.

— Дэн, неужели ты и вправду считаешь, что это правильно? Честно, положа руку на сердце — разве это правильно?

Он закрыл глаза.

— Нет, — сказал он. Затем посмотрел на нее, и впервые она заметила в его глазах мучительную боль. — Именно это я и хочу понять. Я знаю, что должен считать это правильным — но не могу. У меня язык не поворачивается сказать это. У меня все время перед глазами моя железная дорога, все ее мосты, семафоры, все те бессонные ночи, когда… — Он уронил голову на руки: — О Боже, как это чертовски нечестно!

— Дэн, — процедила Дэгни сквозь зубы, — борись.

Он поднял голову. Его взгляд был совершенно пустым.

— Нет, это было бы неправильно. Я слишком эгоистичен.

— Перестань молоть чушь. Ты же прекрасно понимаешь, что это чепуха.

— Я не знаю. — Он говорил очень устало. — Я сидел здесь и пытался понять… Я больше не знаю, что правильно, а что нет. По-моему, мне уже все равно.

Она вдруг поняла, что дальнейшие уговоры бессмысленны, что Дэн Конвэй никогда больше не будет человеком дела, таким, каким он был. Она не знала, что заставило ее почувствовать уверенность в этом.

— Но ты же никогда раньше не сдавался, никогда не отступал.

— Никогда. — Он говорил с каким-то спокойным, безразличным удивлением. — Я боролся с бурями и наводнениями, с оползнями и трещинами в рельсах. Я знал, как бороться с этим, и мне это нравилось… Но в этой битве борьба бесполезна, она просто невозможна.

— Почему?

— Не знаю. Кто знает, отчего мир таков? Кто такой Джон Галт?

Дэгни поморщилась: