Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Два местных поезда в сутки, — сказал Эдди Виллерс сухим, бесстрастным тоном деловой справки. — Кое-где и того меньше.

— Чем определяется количество поездов, которые данная дорога обязана иметь на ходу? — спросила она.

— Потребностями общества, — ответил Таггарт.

— Управлением пула в Вашингтоне, — сказал Эдди.

— Сколько поездов снято по стране за последние три недели?

— Вообще-то надо иметь в виду, — затараторил Таггарт, — что программа комитета помогла наладить сотрудничество на транспорте и покончила с хищнической конкуренцией.

— Она покончила с тридцатью процентами поездов, которые раньше ходили по стране, — сказал Эдди. — Остался только один вид конкуренции — все наперебой просят Управление пула разрешить им закрыть очередные маршруты. Выживет та дорога, которая ухитрится вообще не пускать поезда.

— Кто-нибудь подсчитал, как долго в таких условиях сможет удержаться на плаву «Атлантик саузерн»?

— А с вас-то от этого что убудет?.. — встрял было Мейгс.

— Пожалуйста, Каффи!!! — прервал его Таггарт.

— Президент «Атлантик саузерн», — бесстрастно сообщил Эдди, — покончил жизнь самоубийством.

— При чем тут это! — взревел Таггарт. — Он из-за личных причин.

Она молчала. Она сидела и смотрела на их лица. В ее душе поселилось глухое равнодушие, но и сквозь него пробилось удивление: Джиму всегда удавалось перекладывать тяжесть своих провалов на плечи самых сильных людей из тех, кто оказывался рядом, они расплачивались за его ошибки и гибли, а он оставался. Так обстояло дело в случае с Дэном Конвэем, с предприятиями Колорадо. Но в этом случае его нельзя было понять даже с позиций захребетника — плясать на могиле отчаявшегося человека, у которого в момент банкротства сдали нервы. Ведь его самого, как и его бывшего конкурента, отделяли от катастрофы считанные дни, он тоже катился в пропасть.

Разум по давней привычке настойчиво побуждал ее говорить, спорить, убеждать, указывать им очевидное, но она смотрела на их лица и понимала, что они все знают. Конечно же, своим особым способом, извращенным и трудно постижимым, но они понимали все, что она собиралась растолковать им, поэтому не имело смысла доказывать им нелогичность и гибельность их пути; и Мейгс, и Таггарт представляли себе последствия — тайна их способа мыслить заключалась в том, как они отстраняли от себя ужас выводов.

— Понятно, — спокойно сказала она.

— Как бы ты хотела, чтобы я поступил? — хныкал Таггарт. — Отказаться от трансконтинентальных перевозок? Объявить о банкротстве? Превратить магистраль в жалкую местную ветку на востоке страны? — Казалось, его начинало трясти от этого спокойного «понятно», потому что это слово показывало, что именно ей понятно. — Я ничего не мог сделать! Надо было спасать магистраль! Обойти тоннель мы не могли! У нас не хватало денег на дополнительные затраты! Надо было что-то предпринимать! Другого выхода не оставалось!

Мейгс смотрел на него наполовину с удивлением, наполовину с отвращением.

— Я не спорю, Джим, — сухо сказала она.

— Мы не могли допустить, чтобы такая дорога, как наша, погибла! Это было бы национальной трагедией! Нам приходилось думать о городах, промышленности, грузах, пассажирах, служащих, акционерах — обо всех, чья жизнь зависела от нас! Не только и не столько о себе, сколько об общественном благосостоянии! Все согласны, что программа координации необходима! Кто владеет информацией, тот…

— Джим, — сказала она, — если ты хочешь обсудить со мной какие-то дела, обсуждай.

— Ты никогда не принимала во внимание социальный аспект дела, — угрюмо сказал он, наконец отступаясь.