Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Мне уже не выкарабкаться, мистер Реардэн… Не стоит обманывать себя… Я знаю, что со мной все кончено. — Затем, чтобы покончить с приступом жалости к самому себе, он прибавил, словно цитируя заученный урок, отчаянно стараясь придать своему голосу прежние интонации циника-интеллектуала: — В чем дело, мистер Реардэн?.. Человек — это только совокупность… определенных химических элементов… и смерть человека… в принципе ничем не отличается от смерти животного.

— Ничего поумнее не придумал?

— Да, — прошептал тот, — пожалуй, придумал. — Он обвел взглядом темноту вокруг и вновь вернулся к Реардэну, глаза приняли беспомощное, мечтательное и по-мальчишески удивленное выражение. — Я знаю… это чепуха, все то, чему они нас учили… все, что они говорили… о жизни и… о смерти… Умирание с точки зрения химии… действительно ничего не значит, но… — Он помолчал, и весь его отчаянный протест нашел выражение лишь в напряженности голоса, зазвучавшего очень глухо: — Но для меня это не так… И… я думаю, для животного это тоже не так… Но они говорят, что ценностей не существует… есть только социальные традиции, условности… но не ценности! — Его рука инстинктивно потянулась к ране на груди, как будто пытаясь удержать то, что он терял. — Нет… ценностей.

Потом его глаза раскрылись шире, и он произнес неожиданно спокойно и совершенно искренне:

— Мне хочется жить, мистер Реардэн. О Боже, как мне хочется жить! — Он говорил спокойно, хотя чувства обуревали его. — Не потому, что я умираю… а потому, что я только сегодня открыл, что это значит — действительно быть живым… и… это странно… Знаете, когда я это обнаружил?.. В офисе… когда подставился… сказал этим подонкам, чтобы убирались к черту… Есть… так много вещей, которые я хотел бы узнать раньше… но… что ж, снявши голову, по волосам не плачут. — Он перехватил невольный взгляд Реардэна на примятые сорняки и добавил: — Или по чему-то другому, мистер Реардэн.

— Послушай, малыш, — ровным голосом проговорил Реардэн. — Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.

— Сейчас, мистер Реардэн?

— Да. Сейчас.

— Боже, конечно, мистер Реардэн… если смогу.

— Ты оказал мне сегодня вечером большую услугу, но я хочу попросить тебя о большем. Ты сделал большое дело, выдираясь из этой кучи шлака. Не хочешь ли ты сделать кое-что потруднее? Ты пошел на смерть, спасая мои заводы. Не хочешь ли ты попытаться жить для меня?

— Для вас, мистер Реардэн?

— Для меня, потому что я тебя об этом прошу. Потому что я этого хочу. Потому что нам вместе еще долго карабкаться до вершины — и тебе, и мне.

— А разве… разве для вас это имеет значение?

— Имеет. Можешь ли ты сейчас сказать себе, что хочешь жить, как тогда, лежа на груде шлака? Что хочешь продержаться и продолжать жить? Хочешь ли ты бороться за это? Ты хотел участвовать в моей битве. Хочешь ли ты участвовать в этом со мной, в нашей первой общей битве?

Он почувствовал прикосновение руки молодого человека. Оно передало страстное желание ответить, но голос смог только прошептать:

— Я попытаюсь, мистер Реардэн.

— А теперь помоги мне доставить тебя к врачу. Расслабься, успокойся и позволь мне поднять тебя.

— Да, мистер Реардэн. — Внезапным усилием он рывком приподнялся, чтобы опереться на локоть.

— Спокойней, Тони.

Он увидел, как на лице юноши промелькнуло подобие его прежней счастливо-нагловатой усмешки:

— Тони… Так я перестал быть для вас величиной относительной?

— Да. Ты величина абсолютная.