— Почему вы не дождались меня, сэр, чтобы проводить по лестнице? — сказала она, вздернув головку и насмешливо приседая перед Доббином.

— Я не мог выпрямиться в этом коридоре, — ответил майор, глядя на нее с забавно виноватым выражением и обрадованный возможностью подать Эмилии руку и вывести ее из этого ужасного, насквозь прокуренного помещения. Он вышел бы из гостиницы, даже не вспомнив про лакея, если бы тот не побежал за ним вдогонку, не остановил на пороге «Слона» и не заставил заплатить за пиво, к которому Доббин и не притронулся. Эмми весело смеялась; она заявила, что Доббин гадкий человек — хотел сбежать не расплатившись, и сделала несколько шутливых замечаний по поводу местного пива. Она была в прекрасном расположении духа и проворно перебежала Рыночную площадь. Ей нужно сию же минуту повидаться с Джозом. Майор посмеялся над проявлением таких бурных чувств: в самом деле, не очень часто бывало, чтобы миссис Эмилия хотела увидеть своего брата «сию же минуту».

Они застали коллектора в его гостиной в бельэтаже. Пока Эмми сидела запершись со своей подругой на чердаке, а майор отбивал барабанную дробь на липких столах в общей зале, Джоз, разгуливая по комнате и грызя ногти, то и дело поглядывал через Рыночную площадь на гостиницу «Слон». Ему тоже не терпелось повидаться с миссис Осборн.

— Ну, что же? — спросил он.

— Бедная, несчастная, как она настрадалась! — сказала Эмми.

— О да, разрази меня господь! — произнес Джоз, качая головой, так что его щеки затряслись, словно желе.

— Она займет комнату Пейн, а Пейн может перейти наверх, — продолжала Эмми.

Пейн была степенная англичанка-горничная при особе миссис Осборн. Проводник Кирш, как полагается, ухаживал за нею, а Джорджи изводил ее страшными рассказами о немецких разбойниках и привидениях. Занималась она главным образом тем, что ворчала, помыкала своей хозяйкой и грозила завтра же вернуться в свою родную деревню Клепем.

— Она займет комнату Пейн, — сказала Эмми.

— Вы хотите сказать, что собираетесь поселить эту женщину у себя в доме? — выпалил майор, вскочив на ноги.

— Да, собираемся, — ответила Эмилия самым невинным тоном. — Не злитесь и не ломайте мебель, майор Доббин! Конечно, мы собираемся поселить ее здесь.

— Конечно, моя дорогая, — сказал Джоз.

— Бедняжка так намучилась, — продолжала Эмми, — ее ужасный банкир прогорел и сбежал; ее муж — такой негодяй — бросил ее и отнял у нее ребенка! (Тут она стиснула кулачки и выставила их вперед, приняв самую грозную позу. Майор был очарован зрелищем столь отважной воительницы.) Бедная моя девочка! Совершенно одна, вынуждена давать уроки пения ради куска хлеба… Как же не устроить ее у нас!

— Берите у нее уроки, дорогая моя миссис Джордж, — воскликнул майор, — но не приглашайте к себе жить! Умоляю вас!

— Вздор! — фыркнул Джоз.

— Вы всегда такой добрый и отзывчивый… во всяком случае, вы таким были… я изумляюсь вам, майор Уильям! — вскричала Эмилия. — Когда же и помочь ей, как не сейчас, когда она так несчастна! Теперь-то и нужно оказать ей помощь. Самый старинный друг, какой у меня есть, и не…

— Она не всегда была вам другом, Эмилия, — сказал майор, не на шутку разгневанный.

Этого намека Эмилия не в силах была стерпеть. Взглянув почти с яростью в лицо майору, она сказала:

— Стыдитесь, майор Доббин! — и удалилась из комнаты, захлопнув дверь за собой и за своим оскорбленным достоинством.

— Намекать на это! — воскликнула она, когда дверь закрылась. — О, как это было жестоко с его стороны! — И она взглянула на портрет Джорджа, висевший, как обычно, в ее спальне, над портретом сына. — Это было жестоко. Если я простила, то ему и подавно следовало молчать. И ведь из его же собственных уст я узнала, какой гадкой и необоснованной была моя ревность, и что ты чист… о да! Ты был чист, мой святой, вознесшийся на небеса!