Ночь в Лиссабоне - Ремарк Эрих Мария (2014)

Я вернулся к лагерю и у входа объяснил часовому, что должен осмотреть электропроводку. Мой французский язык оказался сносным, и меня впустили, ни о чем больше не спрашивая. Да и кто же, в конце концов, полезет добровольно в лагерь для интернированных?

Я осторожно прошелся по улицам лагеря. Женщины в бараках жили будто в ящиках, разделенных кусками парусины. В каждом бараке было два этажа, посредине проход, по сторонам занавески. Некоторые из них были подняты, там виднелись грубые постели. Кое-где на стене мелькал платочек, пара открыток, фотография. Это все выглядело жалко, но придавало уголку слабые черточки индивидуальности.

Я крался сквозь полутемный барак. Женщины перестали работать и поднимали на меня глаза.

— Вы с каким-нибудь известием? — спросила одна.

— Да, у меня поручение для одной женщины. Ее зовут Елена. Елена Бауман.

Женщина задумалась. Подошла вторая.

— Это не та нацистская стерва, что работает в столовой? Та, что путается с доктором?

— Она не нацистка, — сказал я.

— Та, что в столовой, тоже не нацистка, — сказала первая. — Кажется, ее зовут Елена.

— Разве здесь есть нацисты? — спросил я.

— Конечно. Здесь все перепуталось. Где сейчас немцы?

— В окрестностях их нет.

— Говорят, должна прибыть военная комиссия. Слышали вы что-нибудь об этом?

— Нет.

— Комиссия будет освобождать из лагерей нацистов. Но вместе с ней явятся и гестаповцы. Вы ничего об этом не знаете?

— Нет.

— Но ведь немцы не должны хозяйничать в неоккупированной зоне.

— Держи карман!

— Вы ничего об этом не знаете?

— Ничего, кроме слухов.

— От кого известия для Елены Бауман?

Я помолчал.

— От ее мужа. Он на свободе.

Вторая женщина засмеялась.

— Ну, ему придется раскрыть рот!

— А можно пройти в столовую? — спросил я.

— Конечно! Вы не француз?

— Эльзасец.

— Вы боитесь? — спросила вдруг вторая женщина. — Отчего? Вы что-нибудь скрываете?

— А есть сегодня хоть один, которому нечего скрывать?

— Вам виднее, — ответила первая.

Вторая ничего не сказала. Она уставилась на меня так, словно я был шпион. От нее резко пахло ландышами. Запах духов бил в нос.

— Спасибо, — сказал я. — Где столовая?

Первая женщина объяснила мне, как туда пройти. Я двинулся через полумрак барака, будто сквозь строй. По обеим сторонам всплывали бледные лица, испытующие глаза. Мне казалось, будто я попал в царство амазонок. Потом я опять очутился на улице, под жарким солнцем, и снова меня охватило затхлое дыхание неволи.

Я никогда не думал, была ли Елена здесь верна мне. Это уже не имело значения. Нам выпало слишком много испытаний, и у нас не осталось ничего, кроме стремления выжить во что бы то ни стало. Все остальное исчезло. Даже если сомнения и мучили меня в Леверне, — это был бред, пугающие образы, которые я сам придумывал, прогонял и опять вызывал.

Теперь я стоял посреди ее спутниц. Я наблюдал за ними вечером у ограды, я видел их сейчас — голодных женщин, которые уже много месяцев были одни. В неволе они не перестали быть женщинами, теперь они даже еще сильнее чувствовали это. Что же им оставалось?

В бараке, где была столовая, бледная женщина с рыжими волосами продавала разную снедь. Ее окружали несколько других.

— Что вам надо? — спросила она.

Я подмигнул, показал головой в сторону и пошел к двери. Она быстро окинула глазами своих клиентов.

— Через пять минут, — прошептала она. — Хорошие или плохие?

Я понимал, что она спрашивала о новостях.

— Хорошие, — сказал я и вышел в соседнюю комнату.

Через несколько минут женщина подошла ко мне.

— Надо быть осторожней, — сказала она. — Вы к кому?

— К Елене Бауман. Она здесь?

— Зачем?

Я молчал и разглядывал веснушки у нее на носу. Глаза ее беспокойно бегали.

— Она работает в столовой?