Обитель - Захар Прилепин (2014)

Артём задавал вопрос за вопросом, сам думая при этом: «Вот собачья жизнь! Я интересовался всегда куда более важными вещами: что за книжка вышла у Горького, — какая красивая девка спешит по Никитской, нагнать? — надо найти последний сборник Бальмонта, — мать что-то творожное запекает, пойду посмотрю, — говорят, появился некто Пильняк — и всё не читан… а тут Крапин! Тут какой-то, чёрт его, Бурцев! Какое это имеет значение?

А ведь понятно, что́ такой смирный Сорокин нынче, — сам же себя оборвал Артём. — Взводного сняли, надо поскромней себя вести, пока шум не утих… А его носило где-то полдня…»

Афанасьев куда-то убрёл, зато появился, неся ягоды, Василий Петрович, с той же, впрочем, темой.

— А вы заметили, как наш генеральский денщик с самого утра крутится вокруг Бурцева? — еле слышно засмеялся он.

Бывший генеральский денщик повадками был похож на генерала — хоть без аристократической стати, зато помпезный и надутый, за что его и прозвали Самоваром.

— Самовар-то? — в тон Василию Петровичу засмеялся Артём. — А и правда!

— И наш Мстислав не против, — хоть и смеясь, но с некоторой горечью говорил Василий Петрович, угощая Артёма брусникой. — Не довелось на воле побыть генералом — на Соловках погенеральствует всласть. Кушайте бруснику. Говорят, она здесь до ноября идёт, — и посмотрел на Артёма со значением: мол, зря вы всё-таки сбежали от такого благословенного наряда.

Увидев, как возвращается их сосед, Василий Петрович негромко спросил:

— Вы с Афанасьевым всё? Неудача ещё по следу идёт за вами — не обольщайтесь раньше времени.

Артём несколько даже панибратски похлопал Василия Петровича по колену: хор-ро-шо! Всё хорошо!

Василий Петрович невесело покивал головой: ну-ну.

Ну-ну-ну.

Брусника кислила.

«Сахарку бы», — ещё раз подумал Артём, жмурясь.

Плоть его звенела и требовала жизни.

* * *

Артём и не видел, когда вернулся Ксива, — на вечерней поверке ушедшего на баланы наряда всё ещё не было.

Однако утром, сколько Артём ни мечтал, Ксива образовался живой, хоть и наглядно замудоханный работой, к тому же приболевший: говорил в нос и так трудно шмыгал соплями, словно они весили по полкило.

— Целый день ждал: посылки всё нет, а здоровье моё всё хуже, — процедил Ксива, поймав Артёма, шедшего с чистой миской к своим нарам, за рубаху. — Шинель отдай, — сказал Ксива.

— А вот хер, — ответил Артём. Так как он держал миску в правой руке, этой самой миской и смазал Ксиву по лбу — получилось звонко и весело.

Ксива был не один — на Артёма бросились ещё несколько блатных, он, словно играя, рванул вбок, в другой, зачем-то наискосок прыгнул к своим нарам, как будто у него там лежал под шинелью заряженный револьвер.

Но не было никакого револьвера, и бежать было бессмысленно.

Понимая это, Артём всё равно улыбался и, бросая левой рукой под ноги одному из блатных табуретку, одновременно успел заметить Митю Щелкачова, поднявшегося на нарах, готовившегося спрыгнуть со своего места Афанасьева — но всё-таки не прыгающего, Василия Петровича — пока ещё не понимающего, что предпринять, Моисея Соломоновича, открывшего рот так, словно он желает запеть, и даже Самовара, с необычайной строгостью в лице на всякий случай бросившегося остеречь от разора нары Бурцева.

Самого Бурцева Артём не видел — но именно он поймал Артёма за шиворот. Хорошо ещё Артём его сразу опознал, а то досталось бы и Бурцеву миской по бледной щеке.

— В чём дело? — крикнул Бурцев. — Что за танцы? Быстро на место!

— Построение возле нар! — закричал дневальный Хасаев. — Построение возле нар!

В роту быстро входили Кучерава, несколько чинов из ИСО, красноармейцы надзорной роты. Начинался шмон.

Лазили под нарами, перерывали вещевые мешки, выворачивали наизнанку одежду.

— Начальник, подкладку-то зачем рвать?! — вскрикивали в соседнем взводе.

Кому-то дали в зубы.