Автобус, который должен был отвезти их в город, запаздывал. Но, возможно, артистов задерживали умышленно — в порту царило какое-то тревожное оживление: урчали моторы покинувших стоянки сторожевых кораблей, перекликались свистки аварийных буксиров, мимо клуба к пристаням промчались санитарные автомобили.

Никто толком не знал, что произошло. Но Галке было не до этого. Она нервничала. Сообщенное в записке время встречи с посланцем портовой организации неумолимо приближалось. Если бы можно, она ушла бы из клуба пешком, но об этом нечего было и думать — одну ее просто не выпустят из порта. Она не могла себе простить, что из лишней осторожности отказалась от предложенной адъютантом Рейнгардта машины. Беспокоило ее и другое — из головы не выходили слова, сказанные Хюбе в фойе перед началом спектакля. Что имел в виду гестаповец? Необходимо принять меры предосторожности. Но время шло, а она вынуждена была сидеть сложа руки в артистической убор, ной и с притворным вниманием слушать разглагольствования Логунова о «новом» искусстве. Когда наконец подали автобус до условленного в записке часа оставалось пятьдесят минут.

Галка понимала, что теперь все будет зависеть от ее расторопности и… выдержки. Она не могла терять больше ни одной минуты, а вместе с гем должна была делать вид, что ей некуда спешить.

Пока автобус натужно полз вверх по крутому Баркасному спуску, она до мельчайших деталей обдумала каждый предстоящий ей шаг.

На Пушкинской улице Галка попросила шофера затормозить и, обернувшись к Сергею, сказала:

— Сойдем здесь.

Прошедший недавно короткий грозовой дождь остудил нагретый солнцем асфальт, заполнил выбоины тротуаров хлюпающей под ногами водой, смыл запорошенные пылью густые кроны каштанов Легкий ветерок стряхивал с деревьев на прохожих крупные капли.

Сергей нечаянно ступил в лужу, и разлетевшиеся веером брызги облепили Галкины ноги, осыпали юбку.

— Нельзя ли поосторожнее, — сердито сказала она, отряхивая юбку.

— Это я… Прости, пожалуйста. — Сергей полез в карман за носовым платком. — На вот, вытри.

В сущности, ничего особенного не произошло: оступился человек и смутился, огорченный своей неловкостью. В другое время Галка, возможно, только улыбнулась бы, глядя на его виноватое лицо, ставшее сразу каким-то совсем мальчишеским. И сейчас в груди вдруг поднялась, хлестнула в сердце и разлилась по всему телу горячая хмельная волна незнакомого ей чувства, и, чтобы заглушить его, она рассердилась. Но в следующее мгновение Галка поняла, что ей уже не отмахнуться, не уйти от него; что не сейчас — вдруг, — а уже много дней назад нежданно-негаданно родилось это новое и, по правде говоря, пугающее ее чувство.

На углу Пушкинской и Садовой улиц возле неказистого кинотеатра, где ежедневно с утра крутили немецкую хронику, Галка остановилась и повернулась к Сергею. «Почему он?» — мысленно спрашивала она себя, глядя в его зеленоватые, слегка прищуренные глаза. Почему он, а не Сашка Болбат и даже не тот отчаянный парень-связной, который обнимал ее на улице возле явочной квартиры?..

Она смотрела на Сергея, не таясь, внимательно и пытливо.

Он по-своему понял ее взгляд.

— Можешь мне верить.

Но Сергей мог не говорить ей это. Она знала, что ему можно верить, иначе бы не было этого неуемного, отдающего в виски тревожного и радостного стука в груди!

— Пойдем в кино, — громко сказала Галка, а тихо, чтобы слышал только он, добавила: — Надо проверить, не увязался ли кто за нами.

Сергей понимающе кивнул.