Гонимые - Калашников Исай Калистратович (2000)

Едва он вошел в юрту, ребята замолчали. Они ждали его решения.

– Боорчу, Джэлмэ, вы поедете со мной по куреням.

Помолчал, ожидая возражений. Но спорить, как видно, никто не собирался. Только мать что-то хотела сказать, однако, взглянув на него, тоже промолчала. Она сидела у гаснущего очага, пламя скупо освещало ее печальное лицо. Мать была сегодня сама на себя не похожей, казалось, думает о чем-то своем, далеком от этого разговора.

– Хачиун и ты, Тэмугэ… Вы останетесь здесь. Охраняйте мать, охотой добывайте пропитание.

– Меня хочешь куда-то отправить с Бэлгутэем? – спросил Хасар.

– Ты поедешь с Бэлгутэем…

– Я с ним не поеду. Лучше я поеду с Хачиуном или с Отчигином.

– Когда старшие говорят – младшие молчат. Или ты не знаешь обычая старины? – сдерживая гнев, сказал Тэмуджин.

– Почему ты берешь в товарищи кого хочешь, а я должен брать кого дашь? – запальчиво крикнул Хасар.

– Поговори еще! Как мы можем ждать от больших и малых нойонов терпимости, благожелательности, если кровные братья не могут ладить друг с другом? Хасар, ты вечно заводишь смуты, всюду выставляешь свой нрав. Не смей больше этого делать! Услышу еще раз что-то подобное – прогоню тебя! От ярости потемнело в глазах, и, чтобы не сорваться, он заговорил тихо, растягивая слова:

– Ты не еж, а я не корсак, готовый тебя съесть, – не растопыривай своих колючек. Лучше подумай, почему ты поедешь с Бэлгутэем.

Ваш путь далек – в курень хана Тогорила, а потом к Джамухе. Бэлгутэй уже был у кэрэитов. Он знает дорогу. Его дело – провести тебя безопасным путем. Твое дело – добиться помощи от хана и Джамухи.

– Я не слепой детеныш зайчихи, дорогу найду и сам.

Мать встрепенулась, провела ладонью по лицу, и печаль ушла из ее глаз.

– Хасар, что тебе худого сделал Бэлгутэй? Или Тэмуджин? Ты все время хочешь показать, что одного не слабее, другого не глупее. Покажи это на деле. А не так… Вздорить попусту – много ли нужно ума?

С матерью спорить Хасар не решился.

После того как обо всем договорились, Тэмуджин вышел из юрты. Мимо промчался тушканчик, сливаясь с травой, только белая кисточка хвоста выдавала его, в молчаливом лесу зловеще гукнул филин. Тэмуджин вздрогнул, повернул назад. В дверном проеме юрты успокоительно мерцал огонек. Совсем недавно тут светилось два огонька. Борте, Борте… Что сейчас с тобой происходит? Что видят твои глаза, полные слез? Ему так ярко представилось, что может происходить в это время в чужой, пропахшей кислыми овчинами и лошадиной сбруей юрте, что он замычал, как от непереносимой боли.

Глава 4

Джамуха с десятком нукеров возвращался с охоты на тарбаганов. Солнце повисло над волнистой кромкой степи. Метелки дэрисуна, освещенные сбоку, были пламенно-серебристые, над линялой травой кружилась мошка. Сухой воздух, пахнущий пылью и полынью, стал немного прохладнее. С плоской возвышенности Джамуха увидел свой курень, разбитый между двумя озерами. В вечернее небо подымались дымки, с пастбищ, взбивая копытами пыль, тянулись стада.

Улус Джамухи за последние годы окреп, стада увеличились, люди были сыты и довольны жизнью. В извечной свалке и резне кэрэитов, найманов, меркитов, тайчиутов он ловко уворачивался от ударов, то уходя в сторону, то прибегая к защите Тогорила, то, когда покровительство хана становилось обременительным, сталкивая кэрэитов с найманами. Проделывать все это было не так уж и трудно. Тайчиуты по старой памяти считали его племя зависимым от них, для Тогорила он – названый сын, для найманов и меркитов – слишком ничтожный враг.

Джамуха натянул поводья, и лошадь под ним, идущая спокойным шагом, вскинула голову, запрядала ушами. Он подтянул ремни тороков с увесистыми, жирными тарбаганами, повернулся к нукерам: