Гонимые - Калашников Исай Калистратович (2000)

– Это тебе. Ты мой самый верный нукер.

Ему захотелось обнять братишку, сказать ему, что он даже думать страшился о судьбе своего маленького сына и уж никак не предполагал, что младший брат, не в пример другим, окажется таким преданным и верным. Но он ничего этого не сказал – кругом стояли усталые, голодные нукеры, томимые неизвестностью. Он попросил Джагамбу:

– Расскажи, что там.

– А я не знаю, – виновато потупился Джагамбу. – Когда ты ушел, мне стало страшно одному. Я взял Нилха-Сангуна и пошел к моему дружку, сыну нойона Дутуза. У него остался ночевать. Ночью услышал, как вернулся Дутуз.

Из разговора понял, что нойоны покинули тебя. Я потихоньку оседлал коня и поехал. На рассвете был уже около вашей стоянки. По следам копыт на сырой земле понял, куда вы направились…

Возвратились нукеры, посланные в курень. Вид их был унылый.

– Нам ничего не дали. В курене вчера были воины Эрхэ-Хара и приказали не считать тебя государем. Если мы пойдем в курень, они будут обороняться.

Солнце поднялось уже высоко. От мокрой одежды нукеров поднимался пар.

Они подавленно молчали. Тогорил смотрел на курень. Над юртами курились голубые дымки. Уходили в степь табуны лошадей, отары овец, скакали вооруженные всадники.

– Ну хорошо же, – мрачно проговорил он. – Они пожалеют об этом.

Рысью прошли мимо куреня, за ним нукеры рассыпались, выстраиваясь в полумесяц, погнали перед собой отару овец.

В курене, видимо, не ожидали этого. Когда Тогорил и его нукеры были уже далеко, за ними бросилась в погоню беспорядочная толпа воинов. Но приблизиться они не решились, постреляли издали, не причинив никому вреда, и повернули обратно.

Еды теперь было вволю. Наевшись свежей баранины, отдохнув, его нукеры повеселели. Но сам он становился все более мрачным. Его угнетало, что приходится грабить собственных подданных, что впереди ничего хорошего.

Остается одно – выжидать. Когда уйдут найманы, возможно, удастся как-то справиться с Эрхэ-Хара. Но ждать здесь нельзя. Его обложат со всех сторон, убьют или принудят сдаться. Надо быстрее уходить из улуса кэрэитов, уходить как можно дальше, на время исчезнуть, затеряться в степях.

Он знал, что между владениями тайчиутов и татар пустуют огромные пространства. Надо идти туда.

Приняв это решение, Тогорил захватил в одном из куреней большой косяк дойных кобылиц и ушел из владений кэрэитов, запутав следы.

Кочевий на пути попадалось все меньше и меньше, а вскоре вышли и вовсе в безлюдную степь. Он нашел место для длительной стоянки, нукеры спешились. Измученные долгой дорогой, они радовались отдыху, как дети. С веселым гамом ставили походные палатки, разводили огни. Вкусно запахло жареным мясом.

И вдруг наступила тишина. Все замерли, повернув головы в одну сторону. На них двигалась конница. Около тысячи вооруженных всадников, сбитых в прочный строй, неторопливой рысью приближались к ним. У Тогорила сжалось сердце. Это конец. Но он все-таки приказал нукерам построиться для сражения.

Конница, ощетинившись копьями, быстро приближалась. Тогорил судорожно стискивал рукоятку меча, по спине тек противный холодок. Самое страшное в сражении – эти вот мгновения ожидания. Страх железной рукой стискивает сердце, все тело немеет, становится чужим. Потом все это исчезает. В горячке сражения от криков ярости, звона оружия, храпа лошадей человек как бы забывает самого себя.

Приблизившись на расстояние полета стрелы, конница остановилась, от нее отделился всадник на сером жеребце. Перед рядами нукеров Тогорила он резко остановился. Жеребец под ним приплясывал, зло грыз удила, роняя на траву клочья пены.

– Эй вы, татарские собаки! Бросайте оружие, или мы посечем всех до единого!

– Мы не татарские собаки! Мы кэрэиты! – крикнул Тогорил.