– А почему же тогда приехала?

«Не смогла удержаться. Меня будто заколдовали», – чуть не сказала она и все же совладала с собой.

– Просто повидаться. Посмотреть, как ты живешь, чем занимаешься.

Ной засомневался в правдивости ответа, но переспрашивать не стал, а лишь поинтересовался:

– Кстати, а ты по-прежнему рисуешь?

Элли пожала плечами:

– Нет.

– А почему? – изумился Ной. – У тебя же настоящий талант!

– Даже не знаю…

– Конечно, знаешь! Была же какая-то причина, чтобы бросить.

Он, как всегда, прав. Причина действительно была.

– Долгая история…

– Ничего, у нас вся ночь впереди.

– Тебе правда казалось, что у меня талант? – тихо спросила Элли.

– Пойдем, – вместо ответа сказал Ной, беря ее за руку. – Я тебе кое-что покажу.

Элли поднялась и прошла вслед за ним в гостиную. Ной остановился и указал на картину, висевшую над каминной полкой. Элли вскрикнула от удивления – как же она не заметила ее раньше? Неужели через столько лет ее рисунок все еще цел?

– Ты ее сохранил?

– Конечно. Замечательная картина.

Элли скептически взглянула на Ноя, и тот пояснил:

– Когда смотрю на нее, то чувствую, что живу. Иногда даже потрогать хочется, настолько она живая. Формы, краски – да все, вплоть до теней. Твоя работа просто изумительна, Элли, я часами готов на нее любоваться. Бывает, она мне даже снится.

– Серьезно? – потрясенно спросила Элли.

– Серьезнее некуда.

Она молчала.

– Тебя что, никто, кроме меня, никогда не хвалил?

– Мой учитель когда-то, – с трудом выговорила Элли. – Да, боюсь, я ему не верила.

Ной молча ждал продолжения. Элли, глядя в сторону, сказала:

– Сколько себя помню, все время рисовала – карандашами, красками… Став немного постарше, начала догадываться, что у меня неплохие способности. Кроме того, мне просто нравилось рисовать. Помню, как я работала над этой картиной, добавляя то одно, то другое, изменяя ее по мере того, как менялись наши отношения. Сейчас даже не помню, когда начала ее рисовать и что именно пыталась выразить, но получилось… то, что получилось. Помню, как в то лето, вернувшись домой, трудилась без остановки. Думаю, таким образом я пыталась забыться, ослабить боль нашего расставания. Кончилось все тем, что я всерьез занялась искусством, поступила в колледж и почувствовала – это именно то, для чего я рождена. В одиночку торчала целыми днями в студии и рисовала, рисовала, рисовала. В эти минуты я чувствовала необыкновенную свободу, радость от того, что создаю нечто новое, прекрасное. Незадолго до выпуска наш профессор, который еще писал критические статьи в одной из газет, посоветовал мне всерьез заняться живописью, он считал, что у меня настоящий талант. А я его не послушалась…

Элли замолчала, пытаясь собраться с мыслями.

– Родители считали, что девушке моего круга не пристало зарабатывать на жизнь какими-то там картинами. И я забросила занятия. Сто лет не держала кисти в руках.

Она посмотрела на картину.

– И попробовать не хочется? – спросил Ной.

– Не знаю. Даже не уверена, что у меня получится. Столько лет прошло…

– Конечно, получится. Я точно знаю, Элли! Твой талант никуда не делся – он живет в твоем сердце, а не в руках. О таком даре только мечтать можно – ты же прирожденная художница!

Последние слова Ной сказал с такой горячностью, что Элли поняла – это не простая любезность, он на самом деле верит в ее талант. Она с удивлением ощутила, как много это значит для нее. И тут случилось что-то, чему Элли не смогла дать четкого определения.

Будто пропасть, много лет отделявшая тоску от наслаждения, пропасть, которую она создала своими руками, стала вдруг не такой глубокой, начала исчезать.