Мосты округа Мэдисон - Уоллер Роберт Джеймс

Мы отказываемся от свободы ради упорядоченности и носимся со своими переживаниями. Во главу угла мы поставили прозводительность и эффективность. Но исчезает свобода — и ковбои уходят вместе с ней, вымирают, как горные львы и серые волки. Нет больше в этом мире места для вольных странников.

Я один из немногих оставшихся ковбоев. Моя работа в определенном смысле позволяет мне жить вольной жизнью настолько, насколько это вообще возможно в наше время. Я не жалею о том, что прежняя жизнь уходит, разве что иногда ощущаю смутную тоску. По-другому быть просто не может; только так мы сохраним самих себя от уничтожения. Я совершенно убежден, что главный источник всех бед на земле — мужские половые гормоны. Одно дело, когда племя побеждает племя и порабощает его. Другое дело, когда и у того, и у другого есть ракеты. И опять же другое дело, когда человек имеет все необходимое, чтобы губить природу, как мы это делаем. Рэчел Карсон права, так же как и Джон Мюир и Олдо Леопольд.

Беда нашего времени в том, что слишком много мужских гормонов скапливается там, где они могут принести значительный вред. Я даже не имею в виду войны между нациями или насилие над природой. Речь идет о нашей воинственности, о готовности нападать друг на друга при каждом удобном случае, и поэтому все мы стараемся держаться по отдельности. А это порождает проблемы, которые нужно преодолевать. Мы должны возвыситься над своими гормонами или, во всяком случае, держать их в узде.

Думаю, пора бросать игры и вырастать. Я понимаю это, черт возьми, понимаю и признаю без возражений. Просто хотел бы поснимать еще немного и убраться из этого мира раньше, чем окончательно устарею или причиню кому-нибудь вред.

Многие годы она вспоминала эти его слова. Все было правильно, и в то же время сама суть его личности противоречила тому, что он сказал. Да, в нем чувствовалась некая воинственная сила, но он полностью подчинил ее своей воле, по своему желанию пускал ее в ход или, наоборот, сдерживал, не давал ей вырваться наружу.

Именно это больше всего смущало и привлекало ее в нем. Сила его была невероятна, но Роберт в совершенстве владел ею, мог направлять ее, как стрелу, точно измеряя глубину проникновения в цель, и при этом никогда не пользовался ею с холодным или недостойным расчетом.

В тот вторник они танцевали на кухне, постепенно и естественно приближаясь друг к другу. Послушная его рукам, Франческа все теснее прижималась к нему, и сквозь тонкую ткань своей рубашки и ее платья он чувствовал нежное тепло ее груди.

Ей было хорошо. Если бы так могло быть всегда! Пусть звучат старые песни и длится танец, пусть еще сильней прижимается к ее телу его тело. Франческа снова стала женщиной, и ей снова есть, где танцевать. Она медленно и неуклонно уходила туда, где прежде никогда не бывала.

Жара не спадала, и усилилась влажность. Далеко на юго-западе пророкотал гром. Ночные мотыльки распластались на сетке. Огонь свечей их манил, но сетка преграждала путь к свету.

Он погружался, проваливался в нее. А она в него. Франческа откинула немного назад голову, ее темные глаза смотрели ему в глаза. И тогда Роберт поцеловал ее, и она ответила. И долгий, долгий поцелуй хлынул на них, как поток.

Танец был уже им не нужен, и ее руки теперь обнимали его за шею. Левой рукой Роберт обхватил Франческу за талию, а правой медленно провел по ее шее, затем по щеке и волосам. Томас Вулф говорил о «духе забытого нетерпения». Теперь этот дух ожил во Франческе Джонсон. В них обоих.