Тони и Сьюзен - Райт Остин Тэппен (2012)

Во время своего приезда ее отец по-доброму спросил: «Ты правда хочешь стольким пожертвовать?» — «Но чем я жертвую, папа? — ответила она. Храбрая, неуклонная. — На что я еще гожусь?» — «А что же твои планы, два года в аспирантуре?» — «Мне это пригодилось, — ответила она. — Иначе меня не взяли бы на работу».

Второе лето их брака они провели в Чикаго, чтобы она подзаработала преподаванием в летней школе. Тогда она уже читала кое-что из его писаний. Он велел ей говорить все начистоту, но она вскоре усвоила, что этого лучше не делать. Его стихи были короткие и случайные — сколки ностальгии, воспоминания о местах и настроениях, уложенные в несколько слов. И эротические стишки о том, как дивно ее трахать, — предвосхищение, действо и рекреация. У него были устойчивые выражения для нее, главным образом для ее мягкой пологой груди, и это ее раздражало. Она подозревала, что могла бы писать не хуже, если бы захотела. Потом Сьюзен пестовала эту мысль, так как она позволяла ей считать Эдварда пустозвоном и помогала вычеркнуть его из своей жизни, но в ту пору это была ересь против веры, остро ей необходимой.

Стихи и рассказы. Он перестал их ей показывать. Она надеялась, что не из-за каких-то ее слов. Он говорил о более крупных замыслах. Он работал над романом, но прежде не упоминал об этом потому, что роман был еще очень далек от завершения. Он был довольно длинный. Она предположила, что он автобиографический, уже в тысячу двести страниц, а отрок Эдди в нем достиг только двенадцати лет.

Второй осенью их брака он сделался ежеватым. Дела не шли. Его замысел требовал особой сосредоточенности. «Что за замысел? — спросила она. — Новый роман, поэма?» Он не сказал, потому что ему работалось лучше, когда никто не стоял над душой. «Ошибкой было показывать тебе неоконченное. Мне нужно уехать, одному», — сказал он.

Без меня? Ему нужно было уехать в лесной домик, где он смог бы писать спокойно. «А мне что делать?» — спросила Сьюзен. «Ты должна преподавать, — ответил он. — У тебя договор».

Сьюзен трудно вспомнить, что она чувствовала, покоряясь, и еще труднее перебороть презрение, которое пришло потом. Как же она так безропотно сдалась? Но, поскольку физически он ей не изменял, она согласилась остаться. Он уехал и звонил ей через день. Она писала родителям письма, в которых все приукрашивала, хвасталась, какая они неординарная пара, как Эдвард корпит в лесной чаще, какая, мол, прекрасная жизнь. К несчастью, он вернулся угрюмым, как никогда. Не получилось, сказал он. Ему придется начать сначала. Что начать? Но это было слишком личное, чтобы об этом говорить. Лишь спустя время она вынесла официальный вердикт: Эдвард — пустозвон, она — легковерная дура. Единственное, что в том октябре произошло хорошего, говорила она, это ее знакомство с Арнольдом. Он был интерн, жил над ними. У его жены случился нервный срыв, и ее пришлось положить в больницу. В конечном счете, говорили потом все, кроме Селены, эта история всем пошла на благо.

Но двадцать лет замужества (никак не безмятежного) позволяют Сьюзен непредубежденно задуматься, каково было бы не расставаться с Эдвардом. Останься она с ним, превратилась бы в Стефани. И даже принимая в подобающий расчет Рози, Дороти и Генри, Сьюзен больше не боится задать себе вопрос, непременно ли жизнь в качестве Стефани была бы сколь-нибудь хуже жизни в качестве Сьюзен.