Он пытался меня отговорить при каждом удобном случае, и мне наконец это надоело. Не знаю, что на меня нашло, но я жестко сказала, что если саннор Тасиди собирается и дальше получать ту кругленькую сумму, что обозначена в нашем договоре, то ему лучше не лезть не в свое дело. Тасиди пожал плечами, посмотрел на меня с прищуром и больше этой темы не касался. Он куда больше занимался тем, что пытался меня научить, что делать дальше с наследством. Например, вкладываться в товары, доставляемые с Эйтокана, не следовало, потому что в тех краях встречаются пираты, а это значило, что велик риск потерять и товар, и корабль, и деньги. А вот чай с плантаций Кановари был очень выгодным вложением. Или шелк с Улус-Шеня. Или, как еще поучал Тасиди, сейчас не то время, чтобы вкладываться в хлопковые мануфактуры Кардилии, потому что в моду входит шелк, из которого производят самые разные товары, от одежды до постельного белья. С горем пополам что-то можно выиграть на суконных мануфактурах, потому что климат Кардилии предполагает ношение теплой одежды. Но не на хлопковых, нет.

Я слушала его, слушала… И буквально у ног моих разверзалась бездна незнания. Как же обидно это было! Почему отец никогда не рассказывал мне ничего подобного? Почему я не знала ничего, кроме нарядов, сплетен и чтения дамских романов? Почему он даже не предпринял попытки научить меня хоть чему-то? Надеялся удачно пристроить замуж? Не ожидал, что все повернется именно так, как повернулось, – и теперь все его состояние повисло на мне тяжким грузом. Что ж, Эйк Тасиди пока что полностью отрабатывал свое жалованье. Он пытался сделать из дурочки в воздушном платьице женщину, хоть что-то разумеющую в ведении дел.

На пятый день я вернулась в свой особняк. Мы с Айтой долго стояли в воротах, я смотрела на это белое совершенство с ажурными балконами и высокими арочными окнами и снова вспоминала тот день своего восемнадцатилетия, когда стояла наверху лестницы и весь мир, казалось, был у моих ног. Мне было горько, снова поднимала голову печаль – оттого, что теперь особняк этот был пуст, ведь тот человек, которого я любила, покинул его навсегда. Впрочем, Айта с восторгом взирала на невысокие пушистые сосны, высаженные вокруг особняка, и на сам дом – уж ей-то не могло не понравиться двухэтажное белое здание с колоннадой и синей черепичной крышей.

– Это правда ваш дом, санна Кора? – спросила она и, дождавшись моего кивка, продолжила: – Я когда вас первый раз увидела, сразу подумала, что к нам еще никогда не попадало таких девушек.

– Таких – это каких?

– Утонченных, – поразмыслив, ответила девочка, явно повторяя слова Левии.

И мы пошли вперед, к входу, рядом с которым уже выстроилась прислуга, которую о моем появлении предупредил саннор Тасиди.

Варги! Я знала здесь каждую ступеньку, каждую трещинку, каждый поворот, вон ту люстру, с которой упала и раскололась надвое хрустальная подвеска.

– Готовы ли наши комнаты? – Я повернулась к нашему старому дворецкому.

Последние три поколения его семьи жили в доме Лайсов, это точно. А может быть, и больше чем три.

– Готовы, санна Кора. – Он с достоинством поклонился, а затем нервно разгладил пышные седые бакенбарды. – Все, как вы хотели… Как предупреждал саннор Тасиди.

– Спасибо. – Я кивнула, а потом, подхватив Айту под руку, потащила ее вверх по лестнице.

Распахивая белые двери, украшенные резьбой, я сказала:

– Айта, я попросила подготовить эту комнату для тебя. Надеюсь, тебе понравится.

На самом деле это была моя комната. Все там было так же, как в тот последний день, когда я проснулась, сунула ноги в мягкие домашние туфли и поспешила умыться. Еще через час, до завтрака, какие-то люди проникли в мою спальню, натянули мне на голову мешок и, оглушив, куда-то потащили. Сейчас же тени прошлого спрятались, заползли под кровать. В комнате было светло и тепло, и постель застелена идеально, и воздушные занавески подвязаны белыми шелковыми лентами.