Я, Всеслав - Ник Перумов (2008)

Я соорудил самовар, выставил самодельных варений, невольно вспоминая совсем другое угощение. Разговор у нас пошёл, протянулись ниточки, зазвучали правильные слова; и чем больше всматривался я в ребят, тем яснее понимал – не просто так они сюда пришли, хоть и своей волей, а кто-то помог им отыскать дорогу. Но при этом – совсем не то, что Там, Наверху.

Конечно, по первости я приглядывался чуть ли не с подозрением. Памятуя Лику, я всматривался в сидевшую прямо напротив меня Соню – но всё впустую. Чистая она была, моя сегодняшняя гостья, чистая и настоящая, каких уже давным-давно не встречалось на моём пути. Чуть смугловатая, с остреньким подбородком и большими ясными глазами, ясно, что в ней намешано немало кровей, как и во всех нас; она говорила больше всех и с настоящей страстью.

Хотя, остуживал я себя, ты ведь точно так же не распознал и Равноапостольную. Даже после того, как та начала экзорцизм. Видно, это была не просто личина: кто-то на самом деле отправил ко мне ту несчастную монашку, тот головастый настоятель, с которым я всё сулился разобраться да так и не разобрался – уже много лет я не отхожу далеко от хранимого Меча.

Пока то да сё, пока сидели обедали-чаёвничали, пока бродили-гуляли по окрестностям – вывел я их к Чёрному озерку, где фильтрованная через сфагнум вода чище лабораторной и где шагни с берега – сразу глубина выше роста, – спустился вечер. А потом и ночь наступила, и филин, давний мой знакомый, троекратно проухал над избой – мол, выходи, на звёзды полюбуемся, покалякаем. Правда, подождав маленько, понял, что я занят, никуда не пойду, и думал было обидеться – да, видно, амбарный ему вовремя шепнул, что дело серьёзное. Ухнул ещё пару раз печально и улетел в поле, мышковать.

Я не стал говорить им ничего о пятом. Может, он с ними, специально оставлен следить, как бы чего не вышло; прятался этот пятый где-то под лесом на самом краю деревни, мои мелкие помощники исправно сообщали о каждом его движении, но я не особенно напирал – если это очередной посланец оттуда, лишняя суета совершенно ни к чему. Может, конечно, он из внутренников – не зря ж сегодня вертолёт их прилетал; хотя нет, непохоже. Тех шакалов я распознаю издалека, по источаемому ими жадному страху и гложущей их неутолимой алчности.

Разговор как-то неуловимо истаивал, иссякал, как всегда бывает, когда сошлись незнакомые люди, обменялись первым, внешним, куда позволено пускать чужих, и застыли в раздумье – то ли открыться, как открываешься порой случайному попутчику, то ли попрощаться и уйти.

Правда, судя по Соне, уходить она никуда не собиралась.

* * *

Долго тянула. Невыносимо долго, весь бесконечный день, убитый на походы вокруг деревни и любование лесными красотами. Нет, конечно же, она не права – не убитый. Давно не приходилось видеть столь чистых озёр, мрачновато-торжественных боров и усеянных алым брусничников. Порой она вновь чувствовала на себе чьи-то взгляды, подобные тем, что следили за ней на пути от станции; её словно вели, передавая от одного наблюдателя другому.

И отчего-то она ничему не удивлялась и не торопилась задавать вопросы.

Соня смотрела на их провожатого.

По буреломам и чащобам он пробирался с закрытыми глазами. Не глядя, ступал по мокрым и скользким камням, переходя через ручей, где некогда стояла водяная мельница; отводил ветки ещё прежде, чем его собственные глаза могли их заметить. Сумрачная пуща для Всеслава была настоящим домом, даже больше чем домом – сам хозяин пустой деревни казался одним из древних лесных исполинов.

И всё-таки она никак не решалась заговорить. Шипела в спину потерявшая терпение Машка, бросали выразительные взгляды Костик с Мишаней, а Соня всё медлила.

Только когда они вернулись обратно, попили чаю (из настоящего, до блеска надраенного самовара) – она решилась.

– Всеслав Брячеславич… – имя далось с трудом. Щёки горели, ладони стали влажными.