Курган. Часть 1, 2 - Сергей Байбаков (2017)

Стол украшали и жареные поросята, и запеченные в собственном жиру, обложенные мочеными яблоками гуси. В глубоких серебряных блюдах лежала рыба разных видов: и источавшая нежный запах копченая, и вареная с овощами, и жареная — пересыпанная пахучими травами. Рядом стояла искусно приготовленная, как будто живая, лесная дичь. Тут же находились бочонки с пивом и столь излюбленным вестфольдингами пахучим грутом. В серебряных и увитых золотом стеклянных кувшинах томилось вино. На обширном блюде, пересыпанные вишней, лежали редкие в эту пору яблоки. Без сомнения, такое изобилие могло бы украсить стол любого богатого властителя. Воевода коротким жестом отослал прислужников и, широко взмахнув рукой, пригласил вестфольдингов к столу.

— Усаживайтесь! Откушайте после дальнего пути, дорогие гости! Простите, за скромное угощение!

— Воевода шутит?! — воскликнул Торрвальд. — Годослав, ты скромный и учтивый муж, мы это знаем! Но тут ты ошибся, все яства, что мы видим, достойны Валгаллы! Наверно, только на пиру Одина так угощают героев! Мы приносим хвалу твоей щедрости, и немедля воздадим должное яствам.

Скинув плащи, вестфольдинги расселись. Торрвальд рядом с воеводой на широкой лавке, Эрлинг придвинул скамью.

— А где же хозяйка? Где твоя дочь, досточтимая Всеслава? — улыбнулся Торрвальд. — Зови ее скорей, воевода! Без нее пир будет не в радость.

Воевода давно овдовел. Жена умерла при родах, и хозяйство вела его дочь, юная Всеслава, два месяца назад встретившая свою семнадцатую весну. Воевода не жаловал ни сватов, ни родительского сговора, и — тоскливо ожидая неизбежного — говорил, что Всеслава сама выберет суженого. Слишком уж он ее любил и страшился, что, выйдя замуж, дочь, как принято, покинет отчий дом. Тогда остаток дней воеводе придется коротать в одиночестве.

Но на этом пиру Всеславу викинги не увидят, не для того он их зазвал!

— То дело, за которым я пригласил тебя, ярл, касается только нас. Ни к чему, чтобы о нем прознал еще кто-то. И особенно не хочу, — твердо подчеркнул воевода, — чтобы об этом знала моя ненаглядная Всеслава.

Голубые глаза хеннигсвагского ярла потемнели, как океан во время шторма; заполыхали, будто в бою. Эрлинг прав — этим вечером ярл решит свою судьбу. Древние знаки вчера сказали — Торрвальд победит в необычном бою, встанет на первую ступень лестницы, ведущей на небывалую высоту… или умрет. Смерть викинг презирает, но пусть она придет позже. И вот бой! Начался! Неужели он услышит то, к чему настойчиво шел два года. Торрвальд молча ждал.

Глядя викингу в глаза, воевода медленно произнес:

— Плохую услугу оказал ты мне, ярл. Плохую…

Воевода хотел сказать эти слова твердо, но глаза подвели — в них появилась мольба, плеснулось заискивание, да и голос подвел — слова прозвучали жалобно.

В душе ярла вспыхнула радость! «Воевода сломлен, еще не начав разговор. Прав был Эрлинг — трижды прав! — говоря, что спешить ни к чему, что этим вечером сила в молчании, а потом, когда понадобиться, колдун сам вложит слова в мои уста. Воевода жаждет апрамеи, что ж послушаем, как Годослав выскажет эту просьбу, а потом я совью из него веревку, растопчу и уничтожу! Воевода обречен…»

— Говори! Чем я причинил вред тебе, моему другу? Или ты шутишь, воевода? Это дурные слова, Годослав. Не будь ты моим давним знакомым, я… — Торрвальд встал, положил руку на черен меча, взяв плащ, накинул его. Встал и колдун.

Воевода жестом остановил викингов.

— Сядь ярл! Ни к чему тебе уходить, не для того я тебя звал… Помнишь, ярл, та красноватая пыльца с золотистым отливом? Апрамея, которую ты преподнес мне в дар прошлым летом… — воевода не договорил, склонив седеющую голову.

Ярл улыбнулся, снова скинул плащ и, усаживая воеводу, сел сам

— Конечно помню, Годослав! Я не забываю подарков, что преподносил своим друзьям. Ведь ты мой друг воевода? — Торрвальд положил руку на плечо хозяина. — Ты не хотел сказать мне плохих слов? И я их не слышал.