Потерянная земля - Алексей Федоров

Вступил слух — исподволь, поначалу незаметно — но звуки набирали силу, росли, отодвигая ощущение холодной метели на задний план.

Печально выла сирена. Руслану стало грустно — сирена оплакивала что-то светлое, что погибло безвозвратно и уже никогда не вернется. Может быть — его жизнь?

Но он ведь жив? Если он думает и чувствует — значит жив, не так ли?

Руслан попытался вдохнуть, впустить в себя пахнущий теплым металлом воздух, который гнали из-под земли вентиляторы… а — было нечем. Не раздвинулись ребра, не потек по носоглотке живительный газ. Ему стало страшно.

У него было тело — но он не чувствовал его… нет, чувствовал — но не было ни рук, ни ног, ни головы. Не билось сердце, не пульсировала в теле кровь. Только потоки холодных снежинок, кружащие сквозь то, что называлось Русланом.

И заунывный вой сирены.

В кромешной могильной тьме, где находился Руслан, вдруг поднялось сияние… Но у него не было глаз, которыми он мог бы смотреть. Глазные яблоки не двигались в глазницах, веки не зашторивали молочное сияние, льющееся отовсюду, хотя Руслан изо всех сил пытался сделать хоть что-то, пошевелиться, вдохнуть или хотя бы вскрикнуть. Все привычные рефлексы обесценились, он покоился в молочной бесконечности, беспомощный и перепуганный.

Руслан рванулся, пытаясь сделать хоть что-то, доказать самому себе, что он еще жив, в чудовищном напряжении сил…

И реальность накатила на него, вернулась и закружила, обожгла цунами свалившихся ощущений. Вокруг него бесновалась гроза, испепеляющая кокон, в который был заточен Руслан, выпуская его на свободу.

Ему было больно, боль пронзала все его существо… когда-то ему рвали зуб, ощущения он помнил до сих пор. Словно в трепещущие нервы всадили огромный ржавый раскаленный лом — и провернули в окровавленной плоти.

А теперь все его тело состояло из одного умирающего нерва; он попытался, было заорать — но не получилось. Нечем было.

И вдруг — реальность вернулась окончательно, гипертрофированная, сводящая с ума. И первым, что он увидел, было его собственное тело, корчащееся на полу в коконе голубых электрических разрядов. Кожа разлезалась как мокрый картон, сворачивалась под ударами миниатюрных молний, открывала розовое мясо, пронизанное белыми прожилками… и мясо сразу же обугливалось, чернело и спекалось, превращалось в пыль…

Небольшой погребальный костер отбрасывал мечущиеся отблески на стены коридора.

Вспыхнула одежда, сразу вся, словно осыпанная термитом — и воздух наполнил отвратительный запах горелой тряпки, смешивающийся с другим, аппетитным запахом… С запахом хорошо прожаренной плоти.

Обугливающийся труп, конвульсивно дергающийся на полу, хрипел как живой, содрогающиеся легкие проталкивали воздух сквозь судорожно сжатую гортань — и Руслан, непостижимым образом наблюдающий за своим телом со стороны, почувствовал, как раскачивается его разум — словно шалаш под напором урагана, готовый вот-вот рухнуть, разлететься, но почему-то еще сопротивляющийся стихии, вопреки всем законам…

Тело в последний раз дернулось, подпрыгнуло в конвульсии — и замерло. А затем рассыпалось в прах, облачком осевший на линолеум коридора.

И Руслан все же заорал. На этот раз получилось.

* * *

Руслан, раскрасневшийся, вскочил из кресла, в два больших шага пересек кабинет, вырвал из рук Вадика фляжку и сделал большой глоток. Вернул фляжку, проплелся обратно, снова рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

— Ты в порядке? — Ильин задал вопрос, даже не посмотрев на Руслана, все так же задумчиво катая по столу карандаш.