Потерянная земля - Алексей Федоров

— … не боишься? — голос доносился до него вполне отчетливо, несмотря на то, что говоривший старался вести себя как можно тише. Ответа Вадик не разобрал. — Ох и рисковая ты баба… Смотри сама, не мне тебя учить. Как бы не спалили вас ночью… — Снова пауза. — Да ты что, глупая! Ты же знаешь, я всегда за тебя первый пойду!.. — Мужской голос притих, а потом вдруг добавил — И за него — тоже. Он хоть что-то сделать пытался…

Вадик попытался проснуться, хотя бы — открыть глаза, но его утаскивало на глубину, как щепку в водовороте; он уносился все дальше, в темные подземные коридоры, по которым обязан был мчаться наперегонки со временем. Все бы ничего, но под ногами мешались разбросанные в беспорядке иссохшие трупы, он спотыкался об них, и каждый раз едва не падал. А где-то по маслопроводу уже гнало вместо ровного упругого масляного потока пузырящуюся радужную пену…

Коридор шел полого вверх.

Тел становилось все больше, тонкие кости хрустели под ногами, в воздухе за ним оставалась взвесь праха. Черное облако в таком же черном кишечнике коридора. Он уже бежал по телам… нога застряла в чьей-то грудной клетке — и он шлепал этим чудовищным ботинком — на удивление легким; он опаздывал, проигрывая забег, на который поставил жизнь.

Вадик не отделял память от сна.

Добежал, одна герметичная дверь, вторая — какие тугие запоры, снова короткая кишка коридора… он рванул запоры люка в конце аварийного тоннеля — как тогда; и как тогда — осознал, что крышка не подается. Судорожные поиски замка — но его нет, в последний раз ключи понадобились еще в самом бункере, на техническом этаже… Там, внизу, он был уверен, что потерял их — и тратил драгоценные мгновения на истерику. «ОТКРЫВАЙСЯ, ТВАРЬ!!!»

И — как тогда, он надрывал жилы, толкая непослушную стальную плиту, начавшую все же со скрежетом проворачиваться на побитых ржавчиной петлях.

И когда, наконец, в щель между дверью и косяком дохнуло сыростью промозглого дня, он услышал, как его с невероятным ревом догоняют миллионы тонн земли, металла и железобетона; почувствовал себя кузнечиком в спичечном коробке, стоящем на платформе гидравлического пресса.

Тогда они его не догнали, его встретило небо — обычное голубое небо безо всякого кокона… Туман зоны расползался по лесу, небо прорезали тонкие серые прожилки — словно оно трескалось и собиралось обрушиться, но Вадик не видел этого; он летел, не чувствуя под собой земли, желая лишь найти хоть какое-то укрытие от «вспышки слева»…

И с воплем ужаса подскочил на кровати, не понимая, где находится.

Стены, оклеенные старыми выцветшими обоями. Окно, заколоченное наглухо листом фанеры. На столе — керосиновая лампа, бросающая по углам глубокие тени…

А у стола — Инга, сидящая с каким-то шитьем и испуганно смотрящая на него. Вадик узнал тряпку у нее в руках — его футболка. Женщина зашивала его разодранную футболку.

* * *

От разговора с Ингой, у Валентина Александровича осталось тяжелое чувство. Нет, он все прекрасно понимал; возможно и есть она — та самая пресловутая любовь… Ему-то за долгую жизнь удалось испытать только буйство гормонов. Да в конце концов, баба видная, хорошая — и одинокая. Ну нет здесь для нее никого… Но не в том было дело.

Дело было в существе, лежащем на ее кровати. В существе, начинающем приходить в себя. В этом Вадиме.