Чёрный ход - Генри Олди (2020)

— Отличное решение, мисс, — мэр приводит одежду в порядок, как это делал Пирс за минуту до него. — Я верил в ваше здравомыслие.

Одежда сидит наилучшим образом, в дополнительном туалете нет нужды. Но Фредерик Киркпатрик всё наводит на себя глянец, не в силах остановиться. Кукла, думает Рут. Джентльмен из витрины. Впервые она понимает, что мэр одет точно так же, как манекен в магазине Фостера — твидовый костюм орехового цвета, шляпа-котелок.

Желание пристрелить мэра возвращается. К счастью, ему не хватает прежней силы. Рут даже не берётся за оружие, такое оно ничтожное, это желание. Эхо, отзвук, гроза за дальним горизонтом.

— Ваша падчерица разумнее вас, мистер Нинимби, — мэр демонстративно не смотрит на Пирса. — Вы же глупее, чем я думал вначале. Полагаете, я не выбью купчую из шошонов? Ошибаетесь, купчая, считай, у меня в руках. Сегодня, завтра, в пятницу — какая разница? Вы должны понимать, мистер Нинимби, что я ни перед чем не остановлюсь.

Пирс кивает:

— Вижу, сэр. Вы не остановитесь ни перед чем.

Это показалось Рут, или в реплике отчима действительно прячется удовлетворение? На самом донышке, а? Оно было бы больше, крепче, пенистей, разнеси мисс Шиммер череп Фредерика Киркпатрика, но и так сойдёт.

— Хотите быть моим врагом, мистер Нинимби?

— Нет, не хочу.

Чувства, сказал Джошуа Редман в ночной беседе. Рут отлично помнит слова души, изгнанной из тела. Тахтоны не испытывают чувств в понимании людей. Ни добрых, ни злых. То, что мы принимаем за чувства, они заимствуют у нас, воруют без зазрения совести. Все их собственные чувства, необъяснимые для детей Адама и Евы, направлены на им подобных. Конечно, Пирс — тахтон в облике Пирса! — не хочет быть врагом мэра. Вражда, дружба — в отношении людей для тахтона это пустой звук. Всё, что его интересует — захват выгодного участка, чёрного хода, подготовленного другим тахтоном. Эвакуация из горящей чашки весов, путь наверх для своих, близких, родичей или друзей, Бог знает кого — тех, к кому он испытывает подлинные, горячие, яркие чувства, какими бы странными они ни казались роду человеческому.

Хотя что тут странного? Вражда, дружба, любовь.

— Промысел Сазерлендов взят под охрану добровольцами из горожан. Джошуа Редман, командир отряда — мой человек, мой целиком, от шляпы до сапог. Он выполнит любой приказ, какой я отдам. Без моего ведома к участку не подойдёте ни вы, мистер Нинимби, ни кто другой из вашей компании. Здесь Осмака, территория Осмака, и она ещё не стала штатом. Вам ясно?

— Мне ясно, сэр, — соглашается Пирс. — Что тут неясного?

И кричит, перегнувшись через перила:

— Эй, вы! Не топчитесь по моей шляпе!

Окрик запоздал. Шляпе теперь место на помойке.

3

Джошуа Редман по прозвищу Малыш

— Какого чёрта! Ты ещё на свободе, Макс?!

— Могу спросить то же у тебя, Билли!

— А в кого тогда стреляли?!

— Я думал, в тебя.

— А я надеялся, что в тебя…

— Что здесь творится, будьте вы все прокляты?!

Этот вопрос живо интересует как братьев Сазерленд, шумной гурьбой выбравшихся из салуна, так и Джефферсона с его людьми, которые подошли со стороны «Меблированных комнат миссис Дженкинс» — барака, разделённого хлипкими перегородками на каморки для постояльцев.

Народу с Джефферсоном больше, чем вчера. Было двое, стало четверо. И Сазерлендов пятеро, а не трое: с промысла подтянулись Хью и Патрик.

Шериф на крыльце конторы заряжает свой «Смит-Вессон». Под обстрелом взглядов, не сказать чтоб дружелюбных, он замирает, вертит в пальцах шестой патрон. Интересуется:

— Чего вылупились?

— В кого стреляли, шериф?

— Ваше какое дело?!

Остыв, Дрекстон снисходит до объяснений:

— Индейцев брали под арест. За мошенничество.