Чёрный ход - Генри Олди (2020)

Перед ним на циновках сидят трое индейцев в годах, неподвижные как статуи. Двое одеты в обычном стиле краснокожих: к широкому поясу прикреплены штаны, верней, две отдельные штанины, и свободно висящая набедренная повязка. Голый по пояс, первый индеец кутается в шерстяное одеяло, словно сейчас не лето, а по меньшей мере осень. Второй носит рубаху, расписанную его боевыми деяниями. Подковы — число украденных лошадей, трубки — количество походов, в каких владелец рубахи командовал отрядом. Бахрома из полосок кожи нарезана из скальпов поверженных врагов.

Горбатый Бизон, понимает Рут.

Над этими двумя колышутся перья головных уборов. Перья ястреба также вплетены в длинные, до поясниц, косы.

Третий одет в фабричную одежду, какую можно приобрести в любой лавке Элмер-Крик. Штаны из плотной саржи тёмно-синего цвета. Такие продаются дюжинами: тринадцать с половиной долларов за комплект. Ситцевая рубашка, расстёгнутый жилет. Шляпа из чёрного фетра: поля загнуты вверх, на тулье вмятина. Единственное, что отличает фабричного от индейцев, пошедших на службу к белым и следующих чужой моде, это амулет из совиных перьев. Амулет висит на груди, пушистые кончики перьев щекочут индейцу подбородок. Приглядевшись, Рут замечает, что на земле рядом с фабричным лежит посох из лещины. Косо срезанная ветка покрыта замысловатой резьбой: две змеи вьют кольца.

Шаман, с изумлением понимает Рут.

— Будь начеку, — предупреждает Пирс. — Я не жду неприятностей, но дикари есть дикари. Никогда не знаешь, что взбредёт им в голову.

Рут пожимает плечами. Она не нуждается в напоминаниях.

Спарк-дилера, отправившегося заключать сделки с индейцами, мисс Шиммер сопровождает не впервые. Трижды она ездила сама, без иных шансфайтеров; один раз, первый — с дядей Томом. Все сделки прошли спокойно, без проблем. Последняя заставила слегка поволноваться — дюжина молодых сиу, чьи сердца горели огнём безмозглой дерзости, догнала агента на обратном пути. Скупленные искры их не интересовали, в отличие от лошадей, денег, одежды и оружия.

«Три проклятия, — сказала Рут, кладя ладонь на рукоять шансера. — Три увесистых, долговременных проклятия, чёрных как ночь. Ты, ты и ты. Проверим, кто быстрее?»

Она надеялась, что раскрашенные как черти юнцы знают английский, а если не знают, то умеют читать по лицам. Лицо Рут сейчас могло служить аллегорией натурального стопроцентного проклятия, хоть пробу ставь. Индейцы, как было известно ей от дяди Тома, равнодушно относились к несчастным случаям, философски — к несчастьям и чёрным полосам, но проклятья вселяли ужас в их дикие души. Добыча и даже свежие скальпы у пояса не стоили беды с глазами из бледного льда, которая станет твоей тенью и будет ходить за твоей спиной — день за днём, год за годом, пока ты сам не проклянёшь день, когда напал на бледнолицего.

Дело кончилось миром. Миром и десятью пачками табака: агент оказался толковым, запасливым.

Возила она спарк-дилеров и к китайцам, что неизменно производило на Рут самое гнетущее впечатление. Китайцы, большей частью выходцы из провинции Гуандун, продавали искры, не создавая проблем, целыми поселениями. К ним можно было приезжать без оружия. Строители железных дорог, шахтёры или работники каменоломен, они выстраивались в очередь, ставили на контрактах подпись в виде заковыристых иероглифов — и отходили в сторону, уступая место другим жёлтым муравьям. Делали они это с видом людей, понимающих, что творят зло, но не имеющих выбора — покорно, безропотно, со скучной обречённостью.

Так, наверное, они продавали бы спички и керосин поджигателю их собственного дома, зная, что тот не преминёт воспользоваться скупленным добром.

Рут списывала это на ужасы, какие китайцам довелось пережить на родине, прежде чем они добрались до Нового Света. Если кошмар, о котором болтали в салунах, был правдой хотя бы на треть, китайцы должны были выходить из трюмов пароходов полными и окончательными безумцами.