Восхищение (сборник) - Александр Матюхин (2021)

Аленка терпеливо собирала сплетни в коридоре, переходила в кухню. Она срывала с умывальника тонкие подсыхающие струйки. Скребла лопаткой по полу, отдирая еще чуть-чуть. Ведерко было уже полным.

Тогда она выходила в коридор, доставала из маминой сумочки ключ от двери, вставляла его в замок, проворачивала. Самое сложное – выйти из квартиры. Всего один шаг через порог, но почему-то этот шаг давался с большим трудом, со страхом и сомнениями.

А точно ли надо выходить?

Где-то на лестничном пролете гулко грохотал лифт. Кто-то смеялся, и было слышно эхо, разлетевшееся по всем десяти этажам дома.

Она выходила. Сначала, на короткую секунду, было темно, но потом вспыхивала лампа у лифта, реагирующая на движение, – Аленка жмурилась и шагала к лестнице, крепко сжимая в руках лопатку и ведерко, наполненное сплетнями.

Вовка прикрыл за собой дверь, направился к лестнице. На лифте спускаться он боялся.

К груди он крепко прижимал старый потертый ранец, с которым ходил в первые классы. Сейчас, перейдя в пятый, Вовка получил другой ранец – тоже старый, из секонд-хенда, но хотя бы без дырок.

Было слышно, как где-то на лестничном пролете смеются и тихо переговариваются. Между перил пролетел вниз окурок, брызнувший затухающими искорками. Звякнули бутылки. Женский голосок: «Эй, аккуратнее!»

Вовка замер между этажами, вглядываясь в темноту наверху. Он с папой жил на пятом. Над головой еще столько же. И на каждом этаже какие-то люди, со своими жизнями, судьбами, переживаниями, страхами. У Вовки тоже были страхи.

Это в школе можно изображать сорвиголову, пацана по понятиям, бесстрашного оторву, драться на переменах, плевать сквозь щель в зубах и стрелять сигареты у старшеклассников. Дома Вовка был другой. Особенно когда тащил в ранце свежие сплетни.

В пятницу в гости к папе заглядывал дядя Эдик из соседнего, кажется, подъезда. Был это большой широкоплечий мужик, с синими татуировками на плечах (на левом – длинноволосая дама, на правом – двуглавый орел), абсолютно лысый, всегда одетый в тельняшку и армейские брюки, потертые на коленях. Дядя Эдик приносил с собой пакет с водкой и закусками. Увидев Вовку, он неизменно доставал из кармана пачку мармеладок или шоколадку вроде «Сникерса», протягивал и говорил: «Держи, помяни солдатиков!»

При виде гостя папа всегда оживлялся и становился как-то добрее, что ли? Не то чтобы папа всегда ходил злым, но работа его сильно выматывала, сил к вечеру не оставалось. Все, что папа мог делать по вечерам, – это лежать на диване и щелкать пультом телевизора, переключая каналы. Раньше ужинами, уборкой, стиркой и всеми иными бытовыми делами занималась мама, но год назад она сбежала, и с тех пор папе приходится воспитывать сына одному. Вовка, честно говоря, уже устал слушать от папы замечания вроде «цени, шкет, что папка делает!» или «не станет папки – сдохнешь!». Если папе приходилось вставать с дивана, чтобы приготовить ужин или забросить вещи в стиральную машину, он начинал злиться. А злой папа не стеснялся в выражениях, мог влепить Вовке подзатыльник, чтобы не путался под ногами, или вообще накидывался с кулаками, вымещая на сыне горечь свалившихся житейских проблем.

Дядя Эдик сглаживал ситуацию. Он утаскивал папу на кухню, разливал водку по аккуратным стопочкам, раскладывал нехитрую закуску и начинал вести длинные разговоры о машинах, футболе, войне, политике, Украине – обо всем подряд, без разбору. Папа любил поболтать под алкоголь, да еще и в приятной компании. Немудрено, что он становился мягче и несколько дней не обращал на Вовку внимания.

А что еще надо пацану?

На шестом этаже мелькнул огонек сигареты. Кто-то снова захихикал.

Вовка заспешил вниз, стараясь не шуметь.