Выгорание - Эмили Нагоски (2019)

Как и многие другие токсичные нормы XXI века, идеал худобы – побочный эффект индустриальной революции. До этого переломного момента истории стандартом красоты считалось мягкое, пышное женское тело. Ведь только состоятельные женщины могли позволить себе обильное питание и свободу от ручного труда, благодаря чему наживали себе круглые бока, которые мы видим на картинах Рубенса. Но в XXI веке роль среднего класса возросла, и в моду вошли хрупкие жены, слишком слабые для работы на фабриках. Это был символ семейного благосостояния, реклама мужского успеха – супруга, которая не хотела и не могла делать вклад в семейный бюджет. «Нежная» и «хрупкая» стали синонимами женского достоинства.

Это противоречило всему эволюционному пути человечества. Женщины тысячелетиями развивались сильными, дородными, способными без проблем зачать, выносить, родить и выкормить многочисленных отпрысков.

Вот так и появился идеал худобы – в представлении, что женщина является мужской собственностью, символом его статуса. Одним словом, патриархат (фу).

У Софи два набора одежды – три, если считать облачение Ухуры. Рабочая одежда, уместная в профессиональных кругах, для Софи ровно такой же костюм, как униформа Звездного флота. В остальное время она носит легинсы и футболки с цитатами из Star Trek.

И когда Софи как автор проекта получила приглашение на торжественный ужин, мы втроем пошли за обновкой.

Редким женщинам удается до взрослого возраста сохранить такое непоколебимое чувство собственной красоты, как Софи. Она совершенно уверена в себе и в своем теле, какого бы размера оно ни было. Но, покупая одежду, приходится сталкиваться с социальным прессингом. На этот раз она выбрала дорогой магазин, где швейцар распахивал дверь и покупателей угощали газированной водой. Выбрав несколько вещиц, Софи направилась в примерочную и вышла к нам покрасоваться в каждом из нарядов, включая сногсшибательное платье.

Между примерками мы случайно услышали, как две другие покупательницы что-то обсуждали, стоя неподалеку. Старались приглушить голоса, но все было слышно.

Первая дама возмущалась:

– Такое ощущение, что ей все равно! Простите, но я встаю каждое утро в пять тридцать и пашу в спортзале, как проклятая. Если она настолько ленива и настолько себя не уважает…

У Эмили вскипела кровь, но тут в разговор вступила вторая «доброжелательница»:

– Меня беспокоит ее здоровье. Ты представляешь, какой у нее риск инфаркта?

– И наши налоги пойдут на ее докторов, пока она будет медленно умирать, поедая пирожные.

Софи все еще наряжалась в примерочной. Мы переглянулись, и Амелия, как самая общительная, пошла разбираться.

– Нам все слышно.

Они посмотрели на нее так, будто не поняли, о чем речь.

– Вы моете косточки нашей подруге, – пояснила Амелия, и тут до них дошло.

Они сконфузились и, запинаясь, что-то ответили, но без особого энтузиазма. Амелия тоже не худая, следовательно, по их понятиям, такая же лентяйка и кандидатка на инфаркт – что ее слушать? Однако им пришлось выслушать целую тираду о том, что здоровьем человек может обладать в любом весе и что дискриминация полных людей – последнее позорное пятно законодательных притеснений в цивилизованном мире. А Эмили стояла и тихо поражалась, что это до сих пор приходится объяснять.

Беседа переросла в небольшой скандал, и тут из примерочной показалась Софи. Она была одета по-старому, а на руке висело то самое платье.

– Может, пойдем? – спросила Эмили.

– Уже уходим, – кивнула Софи и громко объявила, чтобы парочка ее услышала: – Только расплачусь за это шикарное платье.

Мы глубоко дышали, чтобы привести в порядок нервы, пока Софи подписывала чек, а «доброжелательницы» косились на нее из-за угла.

– Через пару месяцев мы будем смеяться над этой историей, – подытожила Эмили.

– Да я уже смеюсь, – хохотнула Софи.